Где тут пропасть для свободных людей?
1. Жизнь Аделаиды
читать дальше
В гостиной жужжала муха. Надоедливая громкая большая, какие летают жаркими днями у конюшни, она делала над сервированным столом большой круг, по завершении которого каждый раз пыталась вылететь в закрытое окно. Встать, раскрыть ставни и выпустить насекомое, было выше всяких сил. Позвать служанку, чтобы та сделала это, было возможно, однако не хотелось. Четыре минуты утренней тишины, на которые ежедневно опаздывала к завтраку матушка, а в месте с ней и папенька, были святы для Адель. В них гарантированно не было сонма воображаемых благопристойных девиц, которые осуждающе поглядывали на нее в случае недостойного леди поведения. Т.е., практически всегда. А потому Адель решила раствориться в раздражающем звуке.
Жжжжжжж, бямц! Жжжжжжжжж, бямц! Жжжжжжжж, бямц!
Жужжание напоминало звук пропелллера новой летающей машины мистера О’Рейли, которую он демонстрировал на городском празднике. Сидя в кабине, он белозубо улыбался газетчикам, поправлял белый развевающийся от ветра шарф и дарил улыбки женщинам. Каким образом он умудрялся улыбаться одновремнно двумя разными способами оставалось для Адель загадкой.
Машина в тот день так и не летала, однако речей было сказано много, а фотографий с мэром города сделано еще больше. Впрочем, что парящая в небе, что стоящая за городской стеной машина пленяла воображения. Жужжание мотора сулило какие-то неясные наслаждения, неизведанные ощущения… Приятные неизведанные ощущения, - следуя заветам матушки Адель старалась быть практичной и конкретной даже в мечтах.
Очередное «бямц» вернуло Адель из далеких грез в более близкие. Она добавила в воображаемую картину изредка падающие на корпус машины желуди, и снова могла наслаждаться ею. Солнечный день, жужжащий мотор, Мистер О’Рейли, прекрасный, как юный Парис, похищающий ее, Адель, прекрасную, как Елену…
Одна из воображаемых девушек, та, что стояла в сторонке и выглядела не так благопристойно, как остальные, приподняла бровь. Действительно, в реальности Мистер О’Рейли не был прекрасен. По мнению Адель, он не был даже красив. Хотя девушки в ее голове были категорически с ней не согласны. По их мнению, Мистер О’Рейли всего лишь был не так красив, как его годовой доход.
Сочетание изящества черт и суммы ренты беспокоило Адель давно. Зависимость этих двух качеств была для нее очевидна. Жизнь или феи, тут Адель допускала вариативность, наделяя человека готовым доходом, теряли большую часть своей силы, на внешнюю привлекательность уже не оставалось никаких ресурсов. Формулу, сочетающую в себе оптимальные соотношения состояния, репутации, привлекательности и некой таинственной ауры, отвечающей за радость создания наследников, Адель пока не нашла.
Четыре минуты прошли, маменька вплыла в гостиную, папенька привычно появился сразу на своем месте за столом. Близилось время Утренней Беседы За Чаепитием. Сначала обсуждалась погода, затем вчерашние события, а под конец - планы на день. Обычно планы повторялись раз в три дня.
- Дорогу из Лье размыло, не дорога, а море! – начала баронесса весомо - Леди Чартоу не сможет приехать к нам на обед. Она прислала гонца с извинениями.
- Какая жалость – прокомментировал барон; он был идеальным собеседником.
- Гонец плыл? - спросила Адель.
- Гонец скакал, Аделина. Как любой другой гонец! –
Адель потупилась. Укоризненные взгляды воображаемых девушек дополнили молчаливое неодобрение баронессы.
Перспектива перевести Утреннюю Беседу в Дневную За Вышиванием Адель не вдохновляла.
- Я, пожалуй, пройдусь сегодня. Мне бы хотелось присмотреть новых лент для шляпки.
- У тебя ведь новая прекрасная шляпка, она не требует лент.
- Носить полностью готовые шляпы, маменька, дурной тон. Тем более, когда их всего четыре и только одна из них новая.
Погода была не холодной и не жаркой, солнце светило не ярко и не тускло, ветер дул не сильный и не слабый. Это был раздражающе, невыносимо приятный день. Галантерейная лавка давно осталась позади, Адель шла по городу без цели. Можно было бы сказать, что девушка погружена в мысли, однако это было бы неверно. Адель была погружена в отсутствие мыслей. Приятная пустота, в которой не было ни одной мало-мальски благопристойной барышни, нравилась Адель чрезвычайно. Она бродила по улочкам до тех пор, пока не осознала, что четвертый раз проходит мимо зеленой двери неизвестного ей магазина. Сияющая медная ручка в форме головы льва манила девушку. Так и хотелось протянуть руку и открыть дверь.
Поколебавшись с минуту, Адель решила, что ничто не мешает юной леди посетить незнакомый магазин. При определенных усилиях фантазии дверь даже походила на вход в галантерейную лавку. А уж в таких местах Адель не терялась.
В лавке было сумрачно и прохладно. На полках стояли всевозможные банки и баночки, пузырьки, флакончики, диковиные безделушки, драгоценности и попросту мусор. Это никак, ни при каких усилиях фантазии, не походило на галантерею. Это не было вообще ни на что не похоже. Девушки в голове Адель защебетали что-то благоразумное, а одна, та, не особо благоразумная, жадно оглядываясь по сторонам, наоборот, шептала что-то воодушевляющее.
- Добрый день – раздался вдруг голос от прилавка.
- Добрый – поздоровалась Адель, стараясь сохранить вид уверенный и не удивленный. Девицы в голове покачали головой, не одобряя такого приветствия.
- А нет ли у вас красивых лент?
- Здесь есть все – ответил продавец. Больше всего на свете вы хотите красивых лент?
- Да... Нет!
- Так да или нет? – Лавочник улыбнулся.
- Ну, разумеется, нет! - Адель укорила сама себя за неподобающее леди нуканье. - Как можно больше всего на свете хотеть разноцветных лент?
- Вы даже представить себе не можете, что можно желать больше всего на свете. – Казалось, улыбаются не только губы, а и глаза лавочника. Разноцветные глаза.
- У вас необычные глаза - сказала Адель и тотчас укорила себя за бестактность.
- Спасибо, - широко улыбнулся хозяин лавки, - мне говорили.
Адель вновь упрекнула себя, теперь уже за банальность. Отчего- то воображение рисовало прекрасных девушек в прекрасных платьях, которые на наперебой расхваливали глаза лавочника. В их взглядах, направленных в на Адель, читалось превосходство и легкое презрение. Адель покраснела и тотчас укорила себя и за это. Подняла глаза и вновь покраснела - таинственный продавец был чарующе, непростительно для джентльмена красив.
- Ваша лавка, наверное, совсем не приносит дохода?
Воображаемые девицы издали мученический стон, будучи не в силах переносить столь вопиющего нарушения этикета.
Казалось, хозяин загадочного магазинчика несколько обескуражен. – Доход? У меня есть все сокровища мира, а дохода, кажется, действительно нет.
Теория Адель нашла очередное подтверждение. В ее мыслях странным танцем кружились образы уютной гостиной, большого поместья, прогулки подруку, непонятно откуда взявшиеся наследники и желание делать новых. Был там и самолет мистера О’Рейли, где на месте мистера О’Рейли сидел незнакомец из лавки, а на месте почетной грамоты от мэра - Адель. Самолет летел над экзотическими странами, пролетая за секунды целые континенты. Белый развевающийся шарф лавочника пах приятным мужским ароматом. Стоило лишь подумать о шарфе, как в тот же миг Адель почувствовала запах парфюма. Он был в точности таким же, как представлялся.
Благочестивые девушки в голове Адель били в колокола и находились на грани паники.
- Меня зовут Адель. – услышала Адель свой голос - А вас? - Все-таки она была девушкой практичной, и летать на самолете с незнакомцем, пусть и в грезах, не собиралась.
- Зовите меня Лавочник. Так чем я могу помочь Вам? Чего бы Вам хотелось?
- Я не знаю вашего ассортимента - чуть кокетничая, сказала Адель
- Боюсь, я и сам его до конца не знаю. Здесь есть все, чего вы желаете.
- Все, что я пожелаю? Полагаю, это будет сильно дорого?
- Да, я возьму у Вас то, что Вам дорого
- Маменьку? - недоверчиво спросила Адель. - Для чего вам сдалась престарелая баронесса с дурным характером?
Лавочник расхохотался так, как ни один джентельмен никогда бы себе не позволил. Это был искренний, низкий и в тоже время звенящий мужской хохот, очаровавший Адель. - Вы правы, баронесса будет товаром, ценным лишь узкому кругу покупателей. Однако зашедшие сюда не уходят без покупки. Скажите мне, Адель, чего вы страстно желаете, и я пойму, что Вам дорого.
- Немного искренности, быть может? - В голове Адель раздались решительные шаги одной-не-очень-благоразумной девицы. По ее взглядом она продолжила - Горсть впечатлений, щепотку разрешимых препятствий, таланта пару унций, годового дохода пару тысяч и непременно сердечного трепета. - Девушки в голове Адель испугано притихли, она прекрасно их понимала.
- По-моему, я пытаюсь купить у вас вкусный пирог, а точнее ингредиентов, чтоб его испечь – Адель рассмеялась, несмотря на то, что ей было нестерпимо грустно. Кажется, секрет мистера О’Рейли был разгадан, испытывать два ощущения одновременно не было затруднительно.
- Вы умете печь?
- Умею, хотя маменька не одобряет.
- Хотите попробовать моего пирога с чаем?
- Хочу - с удивлением ответила.
Чай был необычным. Без молока и с какими-то неизвестными специями, дававшими ему терпкий, сладковато-горький вкус. Пирог был великолепен.
- Теперь я непременно должна угостить вас своим – улыбнулась девушка - а сегодня мне пора прощаться.
- Прощайте, Адель.
- Я зайду завтра. Дождитесь меня, мистер Лавочник. Непременно дождитесь. Завтра я навещувас с пирогом.
- Никогда не отказывал женщинам. Тем более, я продал вам товар в кредит за этот пирог.
- Что же за товар я купила у Вас?
- Жизнь.
Адель рассмеялась. Толпа благоразумных девиц в ее голове разлетелась вдруг как от порыва ветра. И даже одна не-сильно-благоразумная девушка растворилась без следа. В голове у Адель не былон икого, кроме нее, и только пара изумительных шляпок еще пару минут покружились в воображаемом воздухе.
2. Игра на расставание
читать дальше
"Игра на расставание
Не возвращайтесь. Возвращение может затянуться на века: выходите, а вокруг восстание машин, вы совершенно не готовы, во вчерашнем платье, зацепка на колготках, срам. Обейте дверь снаружи. Даже если изнутри голосят и требуют полицию, забейте, подвиньте к двери шкаф, бабушку с тележкой (для контрольного) и смело идите в парикмахерскую, сделайте прическу как у самой модной восставшей машины и улыбайтесь.
Не жалуйтесь. Это, конечно, приятно поплакать на плече у подружки, другу в портмоне или случайному прохожему прямо на галстук, но сдержитесь. Друзья - штука хорошая, но, к сожалению, верная. Если вам плохо, они ворвутся, хоть в ваш туалет и будут поддерживать и так и эдак, пока УК РФ позволяет.
- Ой, как мне плохо, - щебечете вы.
- Ой, правда, как же плохо-то, ешкин кот! Съешь еще этих эклеров!
- Ой, как он плохо со мной поступил, козел!- давитесь вы булочками.
- Ой, козе-о-ол! Ой, плохой какой, а вот эта шарлотка хорошая, съешь еще!
Друзья, они очень хорошие и обязательно вас поддержат и в радости тоже. Дайте им одну хорошую эмоцию и оп! Вы уже окружены любовью, откуда-то достанут коньяк подороже (припасенный на случай вашего излечения), и вот уже вечеринка, долгожданное похмелье, можно выплюнуть эклеры, выпить «Ессентуки» и улыбаться. И непременно к парикмахеру - вам уже налито.
Не закрывайте глаза. Сейчас самое время распахнуть их шире и увидеть то, что вы не замечали все это время, натягивая плохо сидящие отношения или придаваясь депрессивному разврату с эклерами. Во-первых, можете заметить, что сменилось время года и можно снять шубу, надеть шубу или самое время ее купить. Более того, вокруг огромное количество интересных людей, на которых не было времени, симпатичных мужчин (нет, правда, еще вчера были), котиков, распродаж, выставок, возможно, вас на работе заждались и размахивают зарплатой. Откройтесь миру, он не сможет пройти мимо, не заполнив вас новыми эмоциями, тараканами и витаминами.
Не бойтесь. Это не страшно быть одной. Вы целая единица, вас априори больше нуля, вы отлично заполните кровать, если ляжете поперек и раскинете руки, попробуйте, это удобная поза для полета.
Если вас бросили, не бросайте себя тоже. Не оставляйте себя плакать одну или пережевывать невысказанные, так и осевшие на языке слова. Вам непременно скажут или вы уже сами прочитали, что любовий ограничено, по три настоящие на брата, парочку на посошок. Мол, настоящих очень мало, у вас, вон, опять минус один. На самом деле, все не так. Есть мнение, что способности мозга мы используем только на небольшое количество процентов, оставляя большее бездействовать. Это так же с сердцем. Мы его тоже уже почти не используем. В вас еще очень много осталось, в конце концов, отберите обратно немного любви у Васи из первого класса, все равно вы тогда промахнулись записочкой, написанной Коле".
Яна затянулась сигаретой и притянула ноутбук к себе.
- Какая-то херня, - выдохнула она в лицо своей писанине. Сдавать статью надо завтра, а у нее ничего не выходило и от собственных слов становилось душно. Даже ее недавно освежеванное сердце не помогало грамотно написать советы брошенным девочкам в дешевый он-лайн журнал, в котором она подрабатывала. Слова получались какими-то истеричными и обоюдоострыми. Яна докурила и набрала телефон своего друга:
- Слушай, Кирюша, у меня не стоит. У тебя есть что-нибудь? Хочу расслабиться, ничего не пишется вообще.
- Хм. Тебе срочно?
- Да, Кирюша, очень срочно. Спасай.
- Слушай, у меня сегодня встреча с особенным человеком, но давай попробуем. Встречаемся между ног у Маяковского через полтора часа.
- Мы к нему зайдем быстро, ты старайся не обращать внимания ни на что, хорошо?
- В смысле?
- По сторонам особо не смотри, в комнаты не заходи, ничего не трогай, веди себя естественно.
- Это как я с такими-то условиями буду вести себя естественно? Как безрукий близорукий.
- И безногий, не забудь, я же сказал – никуда не заходи.
- Ты так меня обезобразил, что я могу и не сдержаться.
- Мы идем к серьезному человеку, не подведи меня, хорошо?
- Будто я тебя подводила! Что ты выделываешься?!
- Я тебя предупредил?
- Предупредил.
- Что ты стоишь с закрытыми глазами? Проходи же.
- Открой глаза, - произнес второй голос. Яне показалось, что она его уже где-то раньше слышала.
- Это Лавочник, а это - Яна.
- Приятно познакомиться, - сказала она и посмотрела на Лавочника. Его лицо, в отличии от голоса, не вызвало в ней никаких ассоциаций, память порыла копытом землю и успокоилась.
- Проходите, - сказал он и скрылся в одной из комнат.
Яна огляделась. Было сильно накурено, что можно было вешать и топор и куртку. В коридоре она стояла напротив большого зеркала, смотрела свое отражение на фоне сотни полок с мутными флаконами, коробками, пыльными книгами, какими-то существами в банках. В одной из них был человеческий глаз, который не сдержался и подмигнул ей. Яна не стала подмигивать в ответ, так как Кирюша ей строго-настрого это запретил.
Она вошла в комнату за Лавочником и Кирюшей. Последний уже торчал на диване, похожий на кузнечика. Хрустящий своими сложенными, очень худыми, длиннющими ногами, он нюхал какие-то пакетики, что-то перетирал в пальцах и пробовал на вкус.
Лавочник сидел в большом кресле и смотрел на нее.
- Чего ты хочешь?
- Хм. Ну того же, чего и все, наверное, - замялась Яна.
- Все хотят разного, девочка, - улыбнулся Лавочник, скручивая косяк для Кирюши. Яна обошла комнату и остановилась напротив картины, висящей на одной из стен.
- Кто-то забыть хочет, кто-то вспомнить, кто-то обмануть себя, кто-то других, кто-то хочет мозги, кто-то сердце. Ты чего хочешь?
- Ты прямо как волшебник из страны Оз. Это что на картине? Я ее где-то видела.
- А кто же я еще? Эта картина называется «Цветы в лодке». Есть одноименное волшебное стихотворение кенигсбергского поэта. Моя дочь читала его в посольстве Америки перед эмиграцией, тысячу лет назад. Я всегда слышу это стихотворение в голове, вместе с каждым толчком крови. Я нарисовал эту картину очень давно, когда жил в Кенигсберге. Это длинная и грустная история. Хочешь ее купить?
- Сколько же тебе лет? Ты выглядишь не старше меня. А у тебя уже дочь эмигрировала тысячу лет назад, колись, ты и динозаврам толкал?
Он улыбнулся:
- Расскажи, чего ты хочешь, и я скажу кто ты.
- Я шла за вдохновением.
- Тебе не нужно вдохновение.
- Не нужно. Я хочу, чтобы мое сердце не болело.
- Что ты готова за это отдать?
- Ну, сердце и забирай.
Он рассмеялся.
- Глупая ты, маленькая девочка. Нет, пожалуй, даже дура. Что ты будешь делать без сердца? Что ты будешь без него? Все вы одинаковые, о чем вы думаете, дети? Вы что думаете о себе? У каждого комплекс Бога. Без сердца она сможет, этот без страха, а тот без штанов. Ничего так не работает.
- Я хочу новое сердце.
Он подошел к ней очень близко, так что она почувствовала его дыхание на своей коже. Лавочник сжал Янину руку и поднес ее к губам.
- Я чувствую себя как в английском романе, - с трудом выговорила она, - у меня трясутся коленки.
Он поцеловал ее и что-то произошло. Яна заметила, как перестали тикать часы, как взвыл за окном ветер, она прижималась к Лавочнику, ей хотелось пройти сквозь него или стать им или никогда его не отпускать, она смутилась.
- Ты не узнаешь меня?
- Нет, - шептала она, впиваясь зубами в его губы, - я должна?
Он поморщился от укуса и отстранился.
- Я никогда такого не чувствовала. Тем более, я не понимаю, как я могу втрескаться в мужчину с первого взгляда, да так, что у меня поджилки трясутся, и я хочу разорвать тебя на куски, целовать, никогда не отпускать. Это не любовь. Я даже слов таких не знаю. Мне не хватает знания языка, который изобрели уже давно
Он поцеловал ее в лоб.
- Люди изобрели язык. Так говорит только наивный. Язык изобрел людей. Это не я сказал, это Персиваль Эверетт.
- Пожалуйста, не надо пытаться заставлять меня чувствовать себя еще более тупой, чем я сейчас. Я могу начать пускать слюну. У меня странное ощущение, когда ты меня обнимаешь. Будто я падаю, а ты меня поймал и тянешь к себе, чтобы поднять. Но до того как ты меня обнял, я никуда не падала.
- Отпустить тебя?
- Нет, я тогда точно упаду.
- Ты решила чего ты хочешь? У меня есть все.
- Это лихо, безусловно. Можно взять все?
- Ты смеешься? Опять ты смеешься. Ты приходишь ко мне постоянно. Каждую свою жизнь приходишь и просишь стереть тебе память или выдрать твое сердце. Ты просила меня оторвать тебе язык, переехать тебя грузовиком, ты хотела ничего не чувствовать, уйти в кому, Яна, девочка моя, почему ты никогда не вспоминаешь меня? Почему ты помнишь эти цветы в лодке? Ты помнишь, что они значат? Нет, не закрывай глаза, смотри на меня, запоминай мои черты, пожалуйста, не отводи глаза.
Яна посмотрела на Лавочника. Раздался глухой стук и слабый стон.
- Это мои глаза лопнули?
Лавочник вздохнул.
- Нет, это Кирюша обдолбан и упал с дивана. Тебе нужно его забирать.
Яна с трудом высвободилась из объятий Лавочника, подошла к Кирюше и потрогала его носком балетки. Тело издало стон и начало медленно подниматься и отряхиваться в случайных местах.
- Пошли, Кирюша, ты готов, я тебя вынимаю из печи, катимся.
Она остановилась в дверях. Лавочник смотрел на ее спину, она чувствовала его грустные глаза, направленные ей прямо в голову. Хотя это мог быть взгляд того, что в банке, Яна не была уверена.
- Ты решила?
Яна не поворачивалась.
- Да, дай мне немного травы, чтобы я дописала статью.
Лавочник вздохнул.
- А ты мне что?
Голос его звучал глухо и как будто издалека.
- А я тебе дам волшебные пятьсот рублей. Или тебе нужно то, не знаю что?
- Яна, Яна, - простонал Лавочник, - Яна, я люблю тебя всю жизнь, я не могу умереть без тебя, я и жить-то без тебя не могу. Я только постоянно жду тебя, несчастную, разочарованную новым беспомощным поклонником, обманутую, больную и все, чего ты хочешь это быть еще более несчастной и мертвой. Это не может больше продолжаться, любимая. Скоро уже машины будут летать, а планету населят киборги, а ты все не видишь меня и стоишь ко мне спиной. Прекрати это.
- Чего же ты хочешь от меня? Что я должна попросить?
- Я же сказал - у меня есть все, - он поцеловал ее между лопаток.
- Тогда я хочу все.
- Все.
Раздался глухой стук, звон и кто-то застонал.
- Это у меня глаза лопнули? - тихо спросила Яна, все еще не рискуя повернуться.
- Нет, это Кирюша навернулся с лестницы и лежит.
- Я получила все?
- Нет, Яна, это так не работает, дура ты, набитая.
- Черт побери!
Яна разозлилась и повернулась к Лавочнику лицом.
- Хорошо, хорошо, я поняла, пусть будет как в сказке! Я хочу, чтобы все это закончилось хорошо, хоть один раз. Я хочу, чтобы твое самое заветное желание исполнилось, а я тебе за это отдам своего первенца! Нет всех первенцев!
- Яна, ты вообще знаешь, сколько всего первенцев бывает?
Яна молчала и прислушивалась. Часы начали тикать, гром не гремел, даже Кирюша не подавал признаков жизни.
- Часы заработали снова, - отметила она.
- Не снова. Они никогда не работали. Теперь я начал стареть. И время пошло.
- А что за желание у тебя было?
- А что там за первенцы?
Она начала падать, но он притянул Яну к себе и прижался губами к ее щеке.
- Я заберу всех твоих первенцев, имей в виду, надо начинать их делать, - шептал он ей на ухо.
Яна дышала им, целовала его виски, глаз в банке пустил одинокую формалиновую слезу.
- Хотя, мне кажется, что если Кирюша снова не упадет, то волшебство не сработает.
Раздался гулкий стук, звон, из открытого окна донесся чей-то усталый стон и мат.
3. Где-то в бродячем замке
читать дальшеСклад-лабиринт был бесконечным. Теперь, когда первопроходческий и, чего уж там, алчный азарт сменился тревогой от того, что она стала заложницей этого странного места, Катя решила оглядеться и сориентироваться. «Хранилище всего» – так она окрестила про себя это непостижимое пространство, когда очутилась здесь впервые. Ни стен, ни потолка не было видно – стойки и стеллажи окружали её со всех сторон и поднимались так высоко, что сумрачные просветы между ними могли быть чем угодно – и сводом огромной пещеры, и неизменно вечерним небом. За время, проведенное здесь, не изменилось абсолютно ничего – не было ни ветра, ни перепадов температуры, ни смены дня и ночи. Не чувствовалось даже пыли и сухости воздуха, обычных для старых складов и библиотек. Место повторяло себя, никогда не повторяясь – некоторые стеллажи были металлическими и производили впечатление современных, другие выглядели как простые библиотечные полки. Среди этих всевозможных конструкций встречались и замысловатая резьба по дереву и грубо сколоченные строительные леса и автоматические лифты с транспортерами. В основном проходы были прямыми и терялись вдали где-то на грани видимости, но кое-где эта причудливая система (а это явно была система) хранения образовывала извилистые проходы и улочки, петлявшие под самыми разными углами, порой идя в гору или под уклон. Содержимое полок было настолько же необычным, сколь и разнообразным, так же как и пол под ногами. Это мог быть и паркет, причем не из дешевых, или простое дорожное покрытие. Встречались также области с песком или гравием, кафельная плитка, кирпичная и каменная кладка. Но самое интересное, конечно же, было на полках.
Там лежало все, что только можно было себе представить. Одно время, уже после начала своего заточения, Катя развлекала себя тем, что сначала придумывала какую-нибудь вещь, а потом ее находила, и ни разу не разочаровалась. Но дело было совсем не только в разнообразии и количестве. Каждый из экспонатов этой необычной коллекции был в своем роде первосортным. Даже если вещи были не новые, их старость была как будто изначально задумана создателем. И в то же время каждая из них была будто бы материализована с картинки – до того все они были приятными и гармоничными на вид. Вобщем, потрогать поначалу хотелось абсолютно все, а желание владеть не меньше чем половиной было попросту непреодолимым. Катя подумала, как странно вышло, что те самые вещи, из-за которых она здесь оказалась, по иронии судьбы сейчас не с ней.
Попасть в «Хранилище» можно было единственным способом, а вот выбраться… Теперь у нее была уйма времени, чтобы подумать об этом. Однако собраться с мыслями было непросто. Как будто этому жутковатому складу было мало ее самой и всех этих бескрайних полок с диковинами. То, что прежде было сном, теперь решительно захватывало все ее чувства и мысли, мешая как следует осознать ситуацию. Происшедшее, несмотря на всю свою абсурдность, было настолько тотальным, насколько и пугающим, и Катя решила, что уж если ее чувство реальности ей изменило, то хотя бы ее память должна остаться при ней. И принялась вспоминать.
Первый сон про «Хранилище» был ярким, но коротким. Не задержавшись в нем, Катя однако запомнила это необычное место и вернулась к нему мыслями уже днем. «Здорово было бы уметь вытаскивать вещи из сна» – подумала она мельком и очутилась там следующей же ночью. Случилось так, что это событие было не первым в череде необычных, и она приняла свои сны как нечто естественное. А вообще началось все, должно быть, с той брошюрки про чародейство – глупой книжки с гаданиями и приворотами. Подобрав ее на уличной скамейке, Катя заинтересовалась проклятьями и выяснила, что злые желания нарушают вселенское равновесие и портят жизнь тем, кто ими живет. Рассудив, что если даже мысленные проклятия на что-то там влияют, то и с благими пожеланиями все должно быть так же, Катя сначала в шутку, а затем по инерции начала постоянно и неизменно здороваться про себя со всеми встречавшимися ей людьми. Идя по улице, она внимательно рассматривала прохожих и желала им чего-нибудь хорошего по своему усмотрению.
Поначалу это было чистым любопытством, а потом превратилось в привычку. Иногда она “здорововалась” что называется на автомате, иногда действительно чувствовала то, что проговаривала в уме. Результаты пришли не сразу и были настолько органичными, что не воспринимались как перемены. Каким-то образом обычная фоновая болтовня в ее голове, вроде сочетания назойливых песенок с перебором недавних событий, пустыми фантазиями и прочей мыслительной шелухой, шедшая в режиме нон-стоп, стала другой. С привычкой “здороваться” пришел необычный самоконтроль. Теперь она думала только о том, о чем действительно собиралась думать, не позволяя себе отвлекаться на пустую чушь. Кроме того внимание, обращенное к прохожим, по которым раньше она лишь скользила взглядом, так же стало подкидывать сюрпризы.
Поначалу ее внутренний диалог шел как-то так: "Будь здоров, парень с собакой; Улыбнись, мамашка (женщине с коляской); Будьте здоровы, бабушка" и так далее, но уже спустя какое-то время она как бы знала, кто в каких пожеланиях нуждается. Угадывая на улице влюбленных и обманутых, больных и сомневающихся, Катя считала свою прозорливость всего лишь фантазией, и только вернувшись из сна с драгоценной диадемой в руках, задумалась над переменами в своей жизни.
За диадемой, пригодившейся только для одиноких игр перед зеркалом, последовал кассетный плейер с мини-колонками и сетевым адаптором, а так же маникюрный набор – выбор был ограничен возможными расспросами со стороны родителей. Несмотря на то, что необычность произошедших с ней перемен прямо-таки распирала ее изнутри, поделиться ими было не с кем – подруги просто подняли бы ее на смех. Отказываться же от своих способностей не хотелось, да наверное уже и нельзя было. Привычка “здороваться” никуда не делась даже перестав быть забавой – сознательно не делать что-то оказалось куда сложнее, чем делать что-то новое. Через месяц, засыпая в наушниках от новенького плейера, Катя решила, что ей нужен кто-то, кто сможет помочь ей разобраться с ее необычностью. "Можно например взять в Хранилище настоящую книгу по колдовству и решить что делать дальше..." – подумала она перед самым долгим в своей жизни сном.
Раньше она просто просыпалась. Как именно это происходило, Катя не задумывалась. Поняв, что на этот раз все иначе, она попыталась заснуть во сне. Получилось не сразу и только утомив себя прогулкой по бесконечным проходам, ей удалось задремать, устроившись между громадными обитыми кожей книгами. Ничего не вышло – вынырнув из темного провала без сновидений, она увидела над собой все те же бесконечные стеллажи. Время до следующего сна было потрачено на часы, которые здесь не шли, радио и телевизоры, которые ничего не принимали и не передавали, а также лестницы и лифты, которые не вели никуда. Утро третьего "дня" было посвящено провизии. Стащив в одно место посуду, консервы и микроволновку, маленькая пленница не без удовольствия утолила жажду и голод, решив, что отчаиваться рановато. Стесняться было некого и Катя пела вслух, листая магические талмуды и жуя галету с джемом. Но вскоре ее настроение испортилось – на русском книг было не так много, по сути же вообще ничего толкового. Изучив несколько полок, она была вынуждена признать, что книги ей вряд ли помогут. «Ну что же, торопиться нам некуда, давай будем рассуждать логически» – сказала Катя сама себе, как если бы была кем-нибудь еще, кем-нибудь взрослым и уверенным в себе.
«Это место, где хранятся образцовые вещи.» – Продолжила она. – «И это мой сон. Значит ли это, что я саму себя сделала вещью? И зачем бы мне это было нужно? Ну вообще-то ты собиралась разбираться со своей магичностью. Разобралась, блин. Знала бы, что этих книг тут – одна другой непонятнее…» Она уже собралась разреветься, подумав что может она и не спит вовсе, а умерла и где-то там ее сейчас хоронят, но удержалась – все-таки даже если это и так, то наверное могло быть и хуже. «Интересно, если я уже мертва, могу ли я умереть снова, уже здесь?» Однако, взглянув на порез от консервного ножа, она решила пока эту тему не развивать. Было еще что-то, что ее тревожило – не смотря на то, что это был склад, все что здесь хранилось – хранилось в единственном экземпляре. И по всей видимости это означало, что любая найденная еда больше никогда не повторится. Бутыль с водой нашлась быстро и даже лимонад не пришлось долго искать, но что-то подсказывало Кате, что они были единственными в своем роде. Хотя… Откуда такая уверенность? И еще – как она вообще могла так быстро найти на такой большой территории именно то, что ей было нужно? Ей ведь даже ни разу не пришлось лезть выше, чем на вторую полку. Она ничего не смыслила в вероятностях, это вроде бы преподавали старшеклассникам, но догадывалась, что таких многочисленных совпадений быть не может. «Хм… Я почему-то могу найти все, что мне нужно, но только один раз и я не могу найти выход. Даже не так – я могу найти все, что могу себе представить. Значит, выход отсюда выглядит так, что я не могу его себе представить?».
Следующие несколько дней Катя тщетно пыталась придумать, как можно найти что-то, что ты заведомо не можешь себе представить. В качестве рабочей осталась всего одна гипотеза – это можно сделать только случайно. А для этого нужно перебрать как можно больше разных вариантов.
Три долгих захода с перерывами на сон она упорно пыталась сделать что-то, чего никогда до этого не делала. Поскольку это склад – решила девочка, способ попасть сюда должен быть каким-то практичным, то есть это скорее всего что-то простое, сродни открыванию двери. Надо только нащупать ручку… Она подпрыгивала, крутилась волчком, плевалась и стучала, хлопала в ладоши, ходила колесом и кувыркалась. Выдохнувшись и начав повторяться, Катя поняла, что ее фантазия исчерпана. Это было бесполезно. Она злилась на себя из-за того, что столько кривлялась понапрасну. Как будто кто-то невидимый наблюдал за ней и потешался. Все это было как-то не по-настоящему. Вещи здесь такие красивые и так аккуратно сложены, только от нее сплошной беспорядок. Она оглядела беспорядочно раскиданные книги, обертки от еды и сладостей и покраснела, вспомнив, как ей в последнее время приходилось оправляться. Волосы были спутаны и она подумала про то как от нее должно быть сейчас ужасненько пахнет. Стало вдруг очень обидно и грустно.
Она вспомнила фильм, где какой-то человек бесконечно проживал один и тот же день. Тот поначалу тоже свинячил и даже несколько раз кончал с собой, но потом собрался, завоевал девушку, которая ему нравилась, и выбрался. Но у него хотя бы был душ и люди вокруг! Это было так нечеловечески нечестно, что Катя начала хлюпать носом. Что он там делал – на пианино учился играть? Так у него был учитель и слушатели, а она тут умрет с голоду, пока хоть что-нибудь выучит. Обида душила ее, а она все думала об этом дурацком фильме. В чем там был смысл? Видимо была какая-то высшая сила, которая оценила его исправление… Хотя в реальности-то там просто эта девушка легла с ним в постель. Значит она и была этой высшей силой? А мне что делать – саму себя полюбить, что ли? Размышления ничего не несли, но это было единственное, что у нее оставалось. Грррмммм… Он значит перевоспитался, изменился. По-настоящему. Доказал другим людям и себе, что он теперь другой. И этот другой увидел выход, которого не видел прежний человек. Но ему было на кого опереться, у него был город и люди. Снова то же самое. Здесь кроме меня никого нет. И убеждать мне некого. Но кто же мне поверит, если не я сама? Выбора то нету.
Катя встала и отряхнулась. Походила по кругу. Прибралась, сложив весь мусор в один пакет, и расставила на своим места книги и те вещи, что были с ближних полок. Встала посреди своего бывшего «лагеря», разгладила на себе одежду, ополоснула лицо водой, зажмурилась и сжала свои кулачки. Перед ее внутренним взором бесконечной вереницей поплыли лица незнакомых людей – всех тех, кому она когда-то желала счастья, здоровья, удачи и радости. Она вспомнила свои ощущения в те моменты бескорыстного отдавания, подумала о том, как живут эти люди сейчас, чувствуют ли они что-нибудь и чувствовали ли тогда. В этот момент у нее больше ничего не было – только вера в себя и в этих людей. «Пожалуйста» – сказала она им всем – «Пожалуйста, поверьте мне. Я больше никогда не буду прежней. Чего бы мне это ни стоило. Никогда. Я разучусь ругаться и злиться, я никогда не буду брать чужого и я всегда-всегда-всегда буду честной».
Ничего не произошло. Она опустилась на колени и слезы хлынули у нее из глаз. Не было ни злости, ни обиды, так же как и сомнения в том, что сделано все возможное. Маленькая девочка стояла на коленях посреди Хранилища всего и ни о чем не жалела.
«Ну вот – а я все думаю – кто же это шуршит у меня в чулане? Очень даже миленькая мышка» – сказал человек с разными глазами, выйдя из двери, и улыбнулся. «Я – Мёнин. А тебя как зовут? Катя, ты никогда не хотела работать в волшебной лавке?»
читать дальше
В гостиной жужжала муха. Надоедливая громкая большая, какие летают жаркими днями у конюшни, она делала над сервированным столом большой круг, по завершении которого каждый раз пыталась вылететь в закрытое окно. Встать, раскрыть ставни и выпустить насекомое, было выше всяких сил. Позвать служанку, чтобы та сделала это, было возможно, однако не хотелось. Четыре минуты утренней тишины, на которые ежедневно опаздывала к завтраку матушка, а в месте с ней и папенька, были святы для Адель. В них гарантированно не было сонма воображаемых благопристойных девиц, которые осуждающе поглядывали на нее в случае недостойного леди поведения. Т.е., практически всегда. А потому Адель решила раствориться в раздражающем звуке.
Жжжжжжж, бямц! Жжжжжжжжж, бямц! Жжжжжжжж, бямц!
Жужжание напоминало звук пропелллера новой летающей машины мистера О’Рейли, которую он демонстрировал на городском празднике. Сидя в кабине, он белозубо улыбался газетчикам, поправлял белый развевающийся от ветра шарф и дарил улыбки женщинам. Каким образом он умудрялся улыбаться одновремнно двумя разными способами оставалось для Адель загадкой.
Машина в тот день так и не летала, однако речей было сказано много, а фотографий с мэром города сделано еще больше. Впрочем, что парящая в небе, что стоящая за городской стеной машина пленяла воображения. Жужжание мотора сулило какие-то неясные наслаждения, неизведанные ощущения… Приятные неизведанные ощущения, - следуя заветам матушки Адель старалась быть практичной и конкретной даже в мечтах.
Очередное «бямц» вернуло Адель из далеких грез в более близкие. Она добавила в воображаемую картину изредка падающие на корпус машины желуди, и снова могла наслаждаться ею. Солнечный день, жужжащий мотор, Мистер О’Рейли, прекрасный, как юный Парис, похищающий ее, Адель, прекрасную, как Елену…
Одна из воображаемых девушек, та, что стояла в сторонке и выглядела не так благопристойно, как остальные, приподняла бровь. Действительно, в реальности Мистер О’Рейли не был прекрасен. По мнению Адель, он не был даже красив. Хотя девушки в ее голове были категорически с ней не согласны. По их мнению, Мистер О’Рейли всего лишь был не так красив, как его годовой доход.
Сочетание изящества черт и суммы ренты беспокоило Адель давно. Зависимость этих двух качеств была для нее очевидна. Жизнь или феи, тут Адель допускала вариативность, наделяя человека готовым доходом, теряли большую часть своей силы, на внешнюю привлекательность уже не оставалось никаких ресурсов. Формулу, сочетающую в себе оптимальные соотношения состояния, репутации, привлекательности и некой таинственной ауры, отвечающей за радость создания наследников, Адель пока не нашла.
Четыре минуты прошли, маменька вплыла в гостиную, папенька привычно появился сразу на своем месте за столом. Близилось время Утренней Беседы За Чаепитием. Сначала обсуждалась погода, затем вчерашние события, а под конец - планы на день. Обычно планы повторялись раз в три дня.
- Дорогу из Лье размыло, не дорога, а море! – начала баронесса весомо - Леди Чартоу не сможет приехать к нам на обед. Она прислала гонца с извинениями.
- Какая жалость – прокомментировал барон; он был идеальным собеседником.
- Гонец плыл? - спросила Адель.
- Гонец скакал, Аделина. Как любой другой гонец! –
Адель потупилась. Укоризненные взгляды воображаемых девушек дополнили молчаливое неодобрение баронессы.
Перспектива перевести Утреннюю Беседу в Дневную За Вышиванием Адель не вдохновляла.
- Я, пожалуй, пройдусь сегодня. Мне бы хотелось присмотреть новых лент для шляпки.
- У тебя ведь новая прекрасная шляпка, она не требует лент.
- Носить полностью готовые шляпы, маменька, дурной тон. Тем более, когда их всего четыре и только одна из них новая.
Погода была не холодной и не жаркой, солнце светило не ярко и не тускло, ветер дул не сильный и не слабый. Это был раздражающе, невыносимо приятный день. Галантерейная лавка давно осталась позади, Адель шла по городу без цели. Можно было бы сказать, что девушка погружена в мысли, однако это было бы неверно. Адель была погружена в отсутствие мыслей. Приятная пустота, в которой не было ни одной мало-мальски благопристойной барышни, нравилась Адель чрезвычайно. Она бродила по улочкам до тех пор, пока не осознала, что четвертый раз проходит мимо зеленой двери неизвестного ей магазина. Сияющая медная ручка в форме головы льва манила девушку. Так и хотелось протянуть руку и открыть дверь.
Поколебавшись с минуту, Адель решила, что ничто не мешает юной леди посетить незнакомый магазин. При определенных усилиях фантазии дверь даже походила на вход в галантерейную лавку. А уж в таких местах Адель не терялась.
В лавке было сумрачно и прохладно. На полках стояли всевозможные банки и баночки, пузырьки, флакончики, диковиные безделушки, драгоценности и попросту мусор. Это никак, ни при каких усилиях фантазии, не походило на галантерею. Это не было вообще ни на что не похоже. Девушки в голове Адель защебетали что-то благоразумное, а одна, та, не особо благоразумная, жадно оглядываясь по сторонам, наоборот, шептала что-то воодушевляющее.
- Добрый день – раздался вдруг голос от прилавка.
- Добрый – поздоровалась Адель, стараясь сохранить вид уверенный и не удивленный. Девицы в голове покачали головой, не одобряя такого приветствия.
- А нет ли у вас красивых лент?
- Здесь есть все – ответил продавец. Больше всего на свете вы хотите красивых лент?
- Да... Нет!
- Так да или нет? – Лавочник улыбнулся.
- Ну, разумеется, нет! - Адель укорила сама себя за неподобающее леди нуканье. - Как можно больше всего на свете хотеть разноцветных лент?
- Вы даже представить себе не можете, что можно желать больше всего на свете. – Казалось, улыбаются не только губы, а и глаза лавочника. Разноцветные глаза.
- У вас необычные глаза - сказала Адель и тотчас укорила себя за бестактность.
- Спасибо, - широко улыбнулся хозяин лавки, - мне говорили.
Адель вновь упрекнула себя, теперь уже за банальность. Отчего- то воображение рисовало прекрасных девушек в прекрасных платьях, которые на наперебой расхваливали глаза лавочника. В их взглядах, направленных в на Адель, читалось превосходство и легкое презрение. Адель покраснела и тотчас укорила себя и за это. Подняла глаза и вновь покраснела - таинственный продавец был чарующе, непростительно для джентльмена красив.
- Ваша лавка, наверное, совсем не приносит дохода?
Воображаемые девицы издали мученический стон, будучи не в силах переносить столь вопиющего нарушения этикета.
Казалось, хозяин загадочного магазинчика несколько обескуражен. – Доход? У меня есть все сокровища мира, а дохода, кажется, действительно нет.
Теория Адель нашла очередное подтверждение. В ее мыслях странным танцем кружились образы уютной гостиной, большого поместья, прогулки подруку, непонятно откуда взявшиеся наследники и желание делать новых. Был там и самолет мистера О’Рейли, где на месте мистера О’Рейли сидел незнакомец из лавки, а на месте почетной грамоты от мэра - Адель. Самолет летел над экзотическими странами, пролетая за секунды целые континенты. Белый развевающийся шарф лавочника пах приятным мужским ароматом. Стоило лишь подумать о шарфе, как в тот же миг Адель почувствовала запах парфюма. Он был в точности таким же, как представлялся.
Благочестивые девушки в голове Адель били в колокола и находились на грани паники.
- Меня зовут Адель. – услышала Адель свой голос - А вас? - Все-таки она была девушкой практичной, и летать на самолете с незнакомцем, пусть и в грезах, не собиралась.
- Зовите меня Лавочник. Так чем я могу помочь Вам? Чего бы Вам хотелось?
- Я не знаю вашего ассортимента - чуть кокетничая, сказала Адель
- Боюсь, я и сам его до конца не знаю. Здесь есть все, чего вы желаете.
- Все, что я пожелаю? Полагаю, это будет сильно дорого?
- Да, я возьму у Вас то, что Вам дорого
- Маменьку? - недоверчиво спросила Адель. - Для чего вам сдалась престарелая баронесса с дурным характером?
Лавочник расхохотался так, как ни один джентельмен никогда бы себе не позволил. Это был искренний, низкий и в тоже время звенящий мужской хохот, очаровавший Адель. - Вы правы, баронесса будет товаром, ценным лишь узкому кругу покупателей. Однако зашедшие сюда не уходят без покупки. Скажите мне, Адель, чего вы страстно желаете, и я пойму, что Вам дорого.
- Немного искренности, быть может? - В голове Адель раздались решительные шаги одной-не-очень-благоразумной девицы. По ее взглядом она продолжила - Горсть впечатлений, щепотку разрешимых препятствий, таланта пару унций, годового дохода пару тысяч и непременно сердечного трепета. - Девушки в голове Адель испугано притихли, она прекрасно их понимала.
- По-моему, я пытаюсь купить у вас вкусный пирог, а точнее ингредиентов, чтоб его испечь – Адель рассмеялась, несмотря на то, что ей было нестерпимо грустно. Кажется, секрет мистера О’Рейли был разгадан, испытывать два ощущения одновременно не было затруднительно.
- Вы умете печь?
- Умею, хотя маменька не одобряет.
- Хотите попробовать моего пирога с чаем?
- Хочу - с удивлением ответила.
Чай был необычным. Без молока и с какими-то неизвестными специями, дававшими ему терпкий, сладковато-горький вкус. Пирог был великолепен.
- Теперь я непременно должна угостить вас своим – улыбнулась девушка - а сегодня мне пора прощаться.
- Прощайте, Адель.
- Я зайду завтра. Дождитесь меня, мистер Лавочник. Непременно дождитесь. Завтра я навещувас с пирогом.
- Никогда не отказывал женщинам. Тем более, я продал вам товар в кредит за этот пирог.
- Что же за товар я купила у Вас?
- Жизнь.
Адель рассмеялась. Толпа благоразумных девиц в ее голове разлетелась вдруг как от порыва ветра. И даже одна не-сильно-благоразумная девушка растворилась без следа. В голове у Адель не былон икого, кроме нее, и только пара изумительных шляпок еще пару минут покружились в воображаемом воздухе.
2. Игра на расставание
читать дальше
"Игра на расставание
Не возвращайтесь. Возвращение может затянуться на века: выходите, а вокруг восстание машин, вы совершенно не готовы, во вчерашнем платье, зацепка на колготках, срам. Обейте дверь снаружи. Даже если изнутри голосят и требуют полицию, забейте, подвиньте к двери шкаф, бабушку с тележкой (для контрольного) и смело идите в парикмахерскую, сделайте прическу как у самой модной восставшей машины и улыбайтесь.
Не жалуйтесь. Это, конечно, приятно поплакать на плече у подружки, другу в портмоне или случайному прохожему прямо на галстук, но сдержитесь. Друзья - штука хорошая, но, к сожалению, верная. Если вам плохо, они ворвутся, хоть в ваш туалет и будут поддерживать и так и эдак, пока УК РФ позволяет.
- Ой, как мне плохо, - щебечете вы.
- Ой, правда, как же плохо-то, ешкин кот! Съешь еще этих эклеров!
- Ой, как он плохо со мной поступил, козел!- давитесь вы булочками.
- Ой, козе-о-ол! Ой, плохой какой, а вот эта шарлотка хорошая, съешь еще!
Друзья, они очень хорошие и обязательно вас поддержат и в радости тоже. Дайте им одну хорошую эмоцию и оп! Вы уже окружены любовью, откуда-то достанут коньяк подороже (припасенный на случай вашего излечения), и вот уже вечеринка, долгожданное похмелье, можно выплюнуть эклеры, выпить «Ессентуки» и улыбаться. И непременно к парикмахеру - вам уже налито.
Не закрывайте глаза. Сейчас самое время распахнуть их шире и увидеть то, что вы не замечали все это время, натягивая плохо сидящие отношения или придаваясь депрессивному разврату с эклерами. Во-первых, можете заметить, что сменилось время года и можно снять шубу, надеть шубу или самое время ее купить. Более того, вокруг огромное количество интересных людей, на которых не было времени, симпатичных мужчин (нет, правда, еще вчера были), котиков, распродаж, выставок, возможно, вас на работе заждались и размахивают зарплатой. Откройтесь миру, он не сможет пройти мимо, не заполнив вас новыми эмоциями, тараканами и витаминами.
Не бойтесь. Это не страшно быть одной. Вы целая единица, вас априори больше нуля, вы отлично заполните кровать, если ляжете поперек и раскинете руки, попробуйте, это удобная поза для полета.
Если вас бросили, не бросайте себя тоже. Не оставляйте себя плакать одну или пережевывать невысказанные, так и осевшие на языке слова. Вам непременно скажут или вы уже сами прочитали, что любовий ограничено, по три настоящие на брата, парочку на посошок. Мол, настоящих очень мало, у вас, вон, опять минус один. На самом деле, все не так. Есть мнение, что способности мозга мы используем только на небольшое количество процентов, оставляя большее бездействовать. Это так же с сердцем. Мы его тоже уже почти не используем. В вас еще очень много осталось, в конце концов, отберите обратно немного любви у Васи из первого класса, все равно вы тогда промахнулись записочкой, написанной Коле".
Яна затянулась сигаретой и притянула ноутбук к себе.
- Какая-то херня, - выдохнула она в лицо своей писанине. Сдавать статью надо завтра, а у нее ничего не выходило и от собственных слов становилось душно. Даже ее недавно освежеванное сердце не помогало грамотно написать советы брошенным девочкам в дешевый он-лайн журнал, в котором она подрабатывала. Слова получались какими-то истеричными и обоюдоострыми. Яна докурила и набрала телефон своего друга:
- Слушай, Кирюша, у меня не стоит. У тебя есть что-нибудь? Хочу расслабиться, ничего не пишется вообще.
- Хм. Тебе срочно?
- Да, Кирюша, очень срочно. Спасай.
- Слушай, у меня сегодня встреча с особенным человеком, но давай попробуем. Встречаемся между ног у Маяковского через полтора часа.
- Мы к нему зайдем быстро, ты старайся не обращать внимания ни на что, хорошо?
- В смысле?
- По сторонам особо не смотри, в комнаты не заходи, ничего не трогай, веди себя естественно.
- Это как я с такими-то условиями буду вести себя естественно? Как безрукий близорукий.
- И безногий, не забудь, я же сказал – никуда не заходи.
- Ты так меня обезобразил, что я могу и не сдержаться.
- Мы идем к серьезному человеку, не подведи меня, хорошо?
- Будто я тебя подводила! Что ты выделываешься?!
- Я тебя предупредил?
- Предупредил.
- Что ты стоишь с закрытыми глазами? Проходи же.
- Открой глаза, - произнес второй голос. Яне показалось, что она его уже где-то раньше слышала.
- Это Лавочник, а это - Яна.
- Приятно познакомиться, - сказала она и посмотрела на Лавочника. Его лицо, в отличии от голоса, не вызвало в ней никаких ассоциаций, память порыла копытом землю и успокоилась.
- Проходите, - сказал он и скрылся в одной из комнат.
Яна огляделась. Было сильно накурено, что можно было вешать и топор и куртку. В коридоре она стояла напротив большого зеркала, смотрела свое отражение на фоне сотни полок с мутными флаконами, коробками, пыльными книгами, какими-то существами в банках. В одной из них был человеческий глаз, который не сдержался и подмигнул ей. Яна не стала подмигивать в ответ, так как Кирюша ей строго-настрого это запретил.
Она вошла в комнату за Лавочником и Кирюшей. Последний уже торчал на диване, похожий на кузнечика. Хрустящий своими сложенными, очень худыми, длиннющими ногами, он нюхал какие-то пакетики, что-то перетирал в пальцах и пробовал на вкус.
Лавочник сидел в большом кресле и смотрел на нее.
- Чего ты хочешь?
- Хм. Ну того же, чего и все, наверное, - замялась Яна.
- Все хотят разного, девочка, - улыбнулся Лавочник, скручивая косяк для Кирюши. Яна обошла комнату и остановилась напротив картины, висящей на одной из стен.
- Кто-то забыть хочет, кто-то вспомнить, кто-то обмануть себя, кто-то других, кто-то хочет мозги, кто-то сердце. Ты чего хочешь?
- Ты прямо как волшебник из страны Оз. Это что на картине? Я ее где-то видела.
- А кто же я еще? Эта картина называется «Цветы в лодке». Есть одноименное волшебное стихотворение кенигсбергского поэта. Моя дочь читала его в посольстве Америки перед эмиграцией, тысячу лет назад. Я всегда слышу это стихотворение в голове, вместе с каждым толчком крови. Я нарисовал эту картину очень давно, когда жил в Кенигсберге. Это длинная и грустная история. Хочешь ее купить?
- Сколько же тебе лет? Ты выглядишь не старше меня. А у тебя уже дочь эмигрировала тысячу лет назад, колись, ты и динозаврам толкал?
Он улыбнулся:
- Расскажи, чего ты хочешь, и я скажу кто ты.
- Я шла за вдохновением.
- Тебе не нужно вдохновение.
- Не нужно. Я хочу, чтобы мое сердце не болело.
- Что ты готова за это отдать?
- Ну, сердце и забирай.
Он рассмеялся.
- Глупая ты, маленькая девочка. Нет, пожалуй, даже дура. Что ты будешь делать без сердца? Что ты будешь без него? Все вы одинаковые, о чем вы думаете, дети? Вы что думаете о себе? У каждого комплекс Бога. Без сердца она сможет, этот без страха, а тот без штанов. Ничего так не работает.
- Я хочу новое сердце.
Он подошел к ней очень близко, так что она почувствовала его дыхание на своей коже. Лавочник сжал Янину руку и поднес ее к губам.
- Я чувствую себя как в английском романе, - с трудом выговорила она, - у меня трясутся коленки.
Он поцеловал ее и что-то произошло. Яна заметила, как перестали тикать часы, как взвыл за окном ветер, она прижималась к Лавочнику, ей хотелось пройти сквозь него или стать им или никогда его не отпускать, она смутилась.
- Ты не узнаешь меня?
- Нет, - шептала она, впиваясь зубами в его губы, - я должна?
Он поморщился от укуса и отстранился.
- Я никогда такого не чувствовала. Тем более, я не понимаю, как я могу втрескаться в мужчину с первого взгляда, да так, что у меня поджилки трясутся, и я хочу разорвать тебя на куски, целовать, никогда не отпускать. Это не любовь. Я даже слов таких не знаю. Мне не хватает знания языка, который изобрели уже давно
Он поцеловал ее в лоб.
- Люди изобрели язык. Так говорит только наивный. Язык изобрел людей. Это не я сказал, это Персиваль Эверетт.
- Пожалуйста, не надо пытаться заставлять меня чувствовать себя еще более тупой, чем я сейчас. Я могу начать пускать слюну. У меня странное ощущение, когда ты меня обнимаешь. Будто я падаю, а ты меня поймал и тянешь к себе, чтобы поднять. Но до того как ты меня обнял, я никуда не падала.
- Отпустить тебя?
- Нет, я тогда точно упаду.
- Ты решила чего ты хочешь? У меня есть все.
- Это лихо, безусловно. Можно взять все?
- Ты смеешься? Опять ты смеешься. Ты приходишь ко мне постоянно. Каждую свою жизнь приходишь и просишь стереть тебе память или выдрать твое сердце. Ты просила меня оторвать тебе язык, переехать тебя грузовиком, ты хотела ничего не чувствовать, уйти в кому, Яна, девочка моя, почему ты никогда не вспоминаешь меня? Почему ты помнишь эти цветы в лодке? Ты помнишь, что они значат? Нет, не закрывай глаза, смотри на меня, запоминай мои черты, пожалуйста, не отводи глаза.
Яна посмотрела на Лавочника. Раздался глухой стук и слабый стон.
- Это мои глаза лопнули?
Лавочник вздохнул.
- Нет, это Кирюша обдолбан и упал с дивана. Тебе нужно его забирать.
Яна с трудом высвободилась из объятий Лавочника, подошла к Кирюше и потрогала его носком балетки. Тело издало стон и начало медленно подниматься и отряхиваться в случайных местах.
- Пошли, Кирюша, ты готов, я тебя вынимаю из печи, катимся.
Она остановилась в дверях. Лавочник смотрел на ее спину, она чувствовала его грустные глаза, направленные ей прямо в голову. Хотя это мог быть взгляд того, что в банке, Яна не была уверена.
- Ты решила?
Яна не поворачивалась.
- Да, дай мне немного травы, чтобы я дописала статью.
Лавочник вздохнул.
- А ты мне что?
Голос его звучал глухо и как будто издалека.
- А я тебе дам волшебные пятьсот рублей. Или тебе нужно то, не знаю что?
- Яна, Яна, - простонал Лавочник, - Яна, я люблю тебя всю жизнь, я не могу умереть без тебя, я и жить-то без тебя не могу. Я только постоянно жду тебя, несчастную, разочарованную новым беспомощным поклонником, обманутую, больную и все, чего ты хочешь это быть еще более несчастной и мертвой. Это не может больше продолжаться, любимая. Скоро уже машины будут летать, а планету населят киборги, а ты все не видишь меня и стоишь ко мне спиной. Прекрати это.
- Чего же ты хочешь от меня? Что я должна попросить?
- Я же сказал - у меня есть все, - он поцеловал ее между лопаток.
- Тогда я хочу все.
- Все.
Раздался глухой стук, звон и кто-то застонал.
- Это у меня глаза лопнули? - тихо спросила Яна, все еще не рискуя повернуться.
- Нет, это Кирюша навернулся с лестницы и лежит.
- Я получила все?
- Нет, Яна, это так не работает, дура ты, набитая.
- Черт побери!
Яна разозлилась и повернулась к Лавочнику лицом.
- Хорошо, хорошо, я поняла, пусть будет как в сказке! Я хочу, чтобы все это закончилось хорошо, хоть один раз. Я хочу, чтобы твое самое заветное желание исполнилось, а я тебе за это отдам своего первенца! Нет всех первенцев!
- Яна, ты вообще знаешь, сколько всего первенцев бывает?
Яна молчала и прислушивалась. Часы начали тикать, гром не гремел, даже Кирюша не подавал признаков жизни.
- Часы заработали снова, - отметила она.
- Не снова. Они никогда не работали. Теперь я начал стареть. И время пошло.
- А что за желание у тебя было?
- А что там за первенцы?
Она начала падать, но он притянул Яну к себе и прижался губами к ее щеке.
- Я заберу всех твоих первенцев, имей в виду, надо начинать их делать, - шептал он ей на ухо.
Яна дышала им, целовала его виски, глаз в банке пустил одинокую формалиновую слезу.
- Хотя, мне кажется, что если Кирюша снова не упадет, то волшебство не сработает.
Раздался гулкий стук, звон, из открытого окна донесся чей-то усталый стон и мат.
3. Где-то в бродячем замке
читать дальшеСклад-лабиринт был бесконечным. Теперь, когда первопроходческий и, чего уж там, алчный азарт сменился тревогой от того, что она стала заложницей этого странного места, Катя решила оглядеться и сориентироваться. «Хранилище всего» – так она окрестила про себя это непостижимое пространство, когда очутилась здесь впервые. Ни стен, ни потолка не было видно – стойки и стеллажи окружали её со всех сторон и поднимались так высоко, что сумрачные просветы между ними могли быть чем угодно – и сводом огромной пещеры, и неизменно вечерним небом. За время, проведенное здесь, не изменилось абсолютно ничего – не было ни ветра, ни перепадов температуры, ни смены дня и ночи. Не чувствовалось даже пыли и сухости воздуха, обычных для старых складов и библиотек. Место повторяло себя, никогда не повторяясь – некоторые стеллажи были металлическими и производили впечатление современных, другие выглядели как простые библиотечные полки. Среди этих всевозможных конструкций встречались и замысловатая резьба по дереву и грубо сколоченные строительные леса и автоматические лифты с транспортерами. В основном проходы были прямыми и терялись вдали где-то на грани видимости, но кое-где эта причудливая система (а это явно была система) хранения образовывала извилистые проходы и улочки, петлявшие под самыми разными углами, порой идя в гору или под уклон. Содержимое полок было настолько же необычным, сколь и разнообразным, так же как и пол под ногами. Это мог быть и паркет, причем не из дешевых, или простое дорожное покрытие. Встречались также области с песком или гравием, кафельная плитка, кирпичная и каменная кладка. Но самое интересное, конечно же, было на полках.
Там лежало все, что только можно было себе представить. Одно время, уже после начала своего заточения, Катя развлекала себя тем, что сначала придумывала какую-нибудь вещь, а потом ее находила, и ни разу не разочаровалась. Но дело было совсем не только в разнообразии и количестве. Каждый из экспонатов этой необычной коллекции был в своем роде первосортным. Даже если вещи были не новые, их старость была как будто изначально задумана создателем. И в то же время каждая из них была будто бы материализована с картинки – до того все они были приятными и гармоничными на вид. Вобщем, потрогать поначалу хотелось абсолютно все, а желание владеть не меньше чем половиной было попросту непреодолимым. Катя подумала, как странно вышло, что те самые вещи, из-за которых она здесь оказалась, по иронии судьбы сейчас не с ней.
Попасть в «Хранилище» можно было единственным способом, а вот выбраться… Теперь у нее была уйма времени, чтобы подумать об этом. Однако собраться с мыслями было непросто. Как будто этому жутковатому складу было мало ее самой и всех этих бескрайних полок с диковинами. То, что прежде было сном, теперь решительно захватывало все ее чувства и мысли, мешая как следует осознать ситуацию. Происшедшее, несмотря на всю свою абсурдность, было настолько тотальным, насколько и пугающим, и Катя решила, что уж если ее чувство реальности ей изменило, то хотя бы ее память должна остаться при ней. И принялась вспоминать.
Первый сон про «Хранилище» был ярким, но коротким. Не задержавшись в нем, Катя однако запомнила это необычное место и вернулась к нему мыслями уже днем. «Здорово было бы уметь вытаскивать вещи из сна» – подумала она мельком и очутилась там следующей же ночью. Случилось так, что это событие было не первым в череде необычных, и она приняла свои сны как нечто естественное. А вообще началось все, должно быть, с той брошюрки про чародейство – глупой книжки с гаданиями и приворотами. Подобрав ее на уличной скамейке, Катя заинтересовалась проклятьями и выяснила, что злые желания нарушают вселенское равновесие и портят жизнь тем, кто ими живет. Рассудив, что если даже мысленные проклятия на что-то там влияют, то и с благими пожеланиями все должно быть так же, Катя сначала в шутку, а затем по инерции начала постоянно и неизменно здороваться про себя со всеми встречавшимися ей людьми. Идя по улице, она внимательно рассматривала прохожих и желала им чего-нибудь хорошего по своему усмотрению.
Поначалу это было чистым любопытством, а потом превратилось в привычку. Иногда она “здорововалась” что называется на автомате, иногда действительно чувствовала то, что проговаривала в уме. Результаты пришли не сразу и были настолько органичными, что не воспринимались как перемены. Каким-то образом обычная фоновая болтовня в ее голове, вроде сочетания назойливых песенок с перебором недавних событий, пустыми фантазиями и прочей мыслительной шелухой, шедшая в режиме нон-стоп, стала другой. С привычкой “здороваться” пришел необычный самоконтроль. Теперь она думала только о том, о чем действительно собиралась думать, не позволяя себе отвлекаться на пустую чушь. Кроме того внимание, обращенное к прохожим, по которым раньше она лишь скользила взглядом, так же стало подкидывать сюрпризы.
Поначалу ее внутренний диалог шел как-то так: "Будь здоров, парень с собакой; Улыбнись, мамашка (женщине с коляской); Будьте здоровы, бабушка" и так далее, но уже спустя какое-то время она как бы знала, кто в каких пожеланиях нуждается. Угадывая на улице влюбленных и обманутых, больных и сомневающихся, Катя считала свою прозорливость всего лишь фантазией, и только вернувшись из сна с драгоценной диадемой в руках, задумалась над переменами в своей жизни.
За диадемой, пригодившейся только для одиноких игр перед зеркалом, последовал кассетный плейер с мини-колонками и сетевым адаптором, а так же маникюрный набор – выбор был ограничен возможными расспросами со стороны родителей. Несмотря на то, что необычность произошедших с ней перемен прямо-таки распирала ее изнутри, поделиться ими было не с кем – подруги просто подняли бы ее на смех. Отказываться же от своих способностей не хотелось, да наверное уже и нельзя было. Привычка “здороваться” никуда не делась даже перестав быть забавой – сознательно не делать что-то оказалось куда сложнее, чем делать что-то новое. Через месяц, засыпая в наушниках от новенького плейера, Катя решила, что ей нужен кто-то, кто сможет помочь ей разобраться с ее необычностью. "Можно например взять в Хранилище настоящую книгу по колдовству и решить что делать дальше..." – подумала она перед самым долгим в своей жизни сном.
Раньше она просто просыпалась. Как именно это происходило, Катя не задумывалась. Поняв, что на этот раз все иначе, она попыталась заснуть во сне. Получилось не сразу и только утомив себя прогулкой по бесконечным проходам, ей удалось задремать, устроившись между громадными обитыми кожей книгами. Ничего не вышло – вынырнув из темного провала без сновидений, она увидела над собой все те же бесконечные стеллажи. Время до следующего сна было потрачено на часы, которые здесь не шли, радио и телевизоры, которые ничего не принимали и не передавали, а также лестницы и лифты, которые не вели никуда. Утро третьего "дня" было посвящено провизии. Стащив в одно место посуду, консервы и микроволновку, маленькая пленница не без удовольствия утолила жажду и голод, решив, что отчаиваться рановато. Стесняться было некого и Катя пела вслух, листая магические талмуды и жуя галету с джемом. Но вскоре ее настроение испортилось – на русском книг было не так много, по сути же вообще ничего толкового. Изучив несколько полок, она была вынуждена признать, что книги ей вряд ли помогут. «Ну что же, торопиться нам некуда, давай будем рассуждать логически» – сказала Катя сама себе, как если бы была кем-нибудь еще, кем-нибудь взрослым и уверенным в себе.
«Это место, где хранятся образцовые вещи.» – Продолжила она. – «И это мой сон. Значит ли это, что я саму себя сделала вещью? И зачем бы мне это было нужно? Ну вообще-то ты собиралась разбираться со своей магичностью. Разобралась, блин. Знала бы, что этих книг тут – одна другой непонятнее…» Она уже собралась разреветься, подумав что может она и не спит вовсе, а умерла и где-то там ее сейчас хоронят, но удержалась – все-таки даже если это и так, то наверное могло быть и хуже. «Интересно, если я уже мертва, могу ли я умереть снова, уже здесь?» Однако, взглянув на порез от консервного ножа, она решила пока эту тему не развивать. Было еще что-то, что ее тревожило – не смотря на то, что это был склад, все что здесь хранилось – хранилось в единственном экземпляре. И по всей видимости это означало, что любая найденная еда больше никогда не повторится. Бутыль с водой нашлась быстро и даже лимонад не пришлось долго искать, но что-то подсказывало Кате, что они были единственными в своем роде. Хотя… Откуда такая уверенность? И еще – как она вообще могла так быстро найти на такой большой территории именно то, что ей было нужно? Ей ведь даже ни разу не пришлось лезть выше, чем на вторую полку. Она ничего не смыслила в вероятностях, это вроде бы преподавали старшеклассникам, но догадывалась, что таких многочисленных совпадений быть не может. «Хм… Я почему-то могу найти все, что мне нужно, но только один раз и я не могу найти выход. Даже не так – я могу найти все, что могу себе представить. Значит, выход отсюда выглядит так, что я не могу его себе представить?».
Следующие несколько дней Катя тщетно пыталась придумать, как можно найти что-то, что ты заведомо не можешь себе представить. В качестве рабочей осталась всего одна гипотеза – это можно сделать только случайно. А для этого нужно перебрать как можно больше разных вариантов.
Три долгих захода с перерывами на сон она упорно пыталась сделать что-то, чего никогда до этого не делала. Поскольку это склад – решила девочка, способ попасть сюда должен быть каким-то практичным, то есть это скорее всего что-то простое, сродни открыванию двери. Надо только нащупать ручку… Она подпрыгивала, крутилась волчком, плевалась и стучала, хлопала в ладоши, ходила колесом и кувыркалась. Выдохнувшись и начав повторяться, Катя поняла, что ее фантазия исчерпана. Это было бесполезно. Она злилась на себя из-за того, что столько кривлялась понапрасну. Как будто кто-то невидимый наблюдал за ней и потешался. Все это было как-то не по-настоящему. Вещи здесь такие красивые и так аккуратно сложены, только от нее сплошной беспорядок. Она оглядела беспорядочно раскиданные книги, обертки от еды и сладостей и покраснела, вспомнив, как ей в последнее время приходилось оправляться. Волосы были спутаны и она подумала про то как от нее должно быть сейчас ужасненько пахнет. Стало вдруг очень обидно и грустно.
Она вспомнила фильм, где какой-то человек бесконечно проживал один и тот же день. Тот поначалу тоже свинячил и даже несколько раз кончал с собой, но потом собрался, завоевал девушку, которая ему нравилась, и выбрался. Но у него хотя бы был душ и люди вокруг! Это было так нечеловечески нечестно, что Катя начала хлюпать носом. Что он там делал – на пианино учился играть? Так у него был учитель и слушатели, а она тут умрет с голоду, пока хоть что-нибудь выучит. Обида душила ее, а она все думала об этом дурацком фильме. В чем там был смысл? Видимо была какая-то высшая сила, которая оценила его исправление… Хотя в реальности-то там просто эта девушка легла с ним в постель. Значит она и была этой высшей силой? А мне что делать – саму себя полюбить, что ли? Размышления ничего не несли, но это было единственное, что у нее оставалось. Грррмммм… Он значит перевоспитался, изменился. По-настоящему. Доказал другим людям и себе, что он теперь другой. И этот другой увидел выход, которого не видел прежний человек. Но ему было на кого опереться, у него был город и люди. Снова то же самое. Здесь кроме меня никого нет. И убеждать мне некого. Но кто же мне поверит, если не я сама? Выбора то нету.
Катя встала и отряхнулась. Походила по кругу. Прибралась, сложив весь мусор в один пакет, и расставила на своим места книги и те вещи, что были с ближних полок. Встала посреди своего бывшего «лагеря», разгладила на себе одежду, ополоснула лицо водой, зажмурилась и сжала свои кулачки. Перед ее внутренним взором бесконечной вереницей поплыли лица незнакомых людей – всех тех, кому она когда-то желала счастья, здоровья, удачи и радости. Она вспомнила свои ощущения в те моменты бескорыстного отдавания, подумала о том, как живут эти люди сейчас, чувствуют ли они что-нибудь и чувствовали ли тогда. В этот момент у нее больше ничего не было – только вера в себя и в этих людей. «Пожалуйста» – сказала она им всем – «Пожалуйста, поверьте мне. Я больше никогда не буду прежней. Чего бы мне это ни стоило. Никогда. Я разучусь ругаться и злиться, я никогда не буду брать чужого и я всегда-всегда-всегда буду честной».
Ничего не произошло. Она опустилась на колени и слезы хлынули у нее из глаз. Не было ни злости, ни обиды, так же как и сомнения в том, что сделано все возможное. Маленькая девочка стояла на коленях посреди Хранилища всего и ни о чем не жалела.
«Ну вот – а я все думаю – кто же это шуршит у меня в чулане? Очень даже миленькая мышка» – сказал человек с разными глазами, выйдя из двери, и улыбнулся. «Я – Мёнин. А тебя как зовут? Катя, ты никогда не хотела работать в волшебной лавке?»