Сигурд дал Гудрун вкусить от сердца Фафнира, и стала она с тех пор много злее и умнее.
#7. Персонаж: Карлик, Румпельштильцхен
читать дальше
Азимут падения - угол между меридианом,
на котором находится точка наблюдения,
и линией падения пласта (слоя, толщи, крыла складки,
плоскости трещины, жилы).
Тилли-тиль.
- Спрашиваю в последний раз. Как меня зовут?
- Приап, - ответила она твердо, глядя мне прямо в глаза.
О да, в этой женщине хватало твердости. Не хватало только любви к своему семилетнему сыну, которого она держала за руку.
Три предыдущих вечера подряд я бегал по их огромному дому, гордо именуемому «замком», подстерегая домочадцев за каждым углом и распевая эту идиотскую песню:
«Скоро-скоро дитя я отберу;
Ах, хорошо, что никто не знает,
Что Румпельштильцхен меня называют!»
Думаю, что в конечном итоге мое имя мог без запинки произнести даже заикающийся поваренок.
- Приап, значит, - задумчиво проговорил я.
Мужем женщины, стоящей передо мной, был вовсе не король, а его сводный брат — жадный настолько, что ради возможной выгоды решился на откровенный мезальянс. Дочка мельника, способная за ночь перепрясть солому в золото, виделась ему вполне достойной партией. Впрочем, женушка оказался ему под стать. Войдя в королевскую семью, она тут же взялась за короля, отвадив от него всех фавориток и даже одного фаворита.
И вот сейчас, как я запоздало понял, у нее был реальный шанс стать не просто невесткой короля, а настоящей королевой. Ребенок от первого брака только мешал ее блистательному восхождению. Как удачно, что глупый старый гном пришел за своей наградой.
Мальчик не плакал. Когда я протянул к нему руку, он послушно сделал шаг вперед.
Нимуэ так любила эту историю, что заставляла рассказывать ее снова и снова. Еще бы. Старого мудрого Румпеля, решившего проучить алчную женщину и не менее алчного королевского родственника, обвели вокруг пальца. И все-таки это была лучшая из моих ошибок.
Мальчишку звали Тиль. Потом он говорил мне, что когда станет совсем большим, его имя тоже вырастет и превратится в мое.
***
У моей «награды» оказался счастливый характер. Мальчик не подобострастничал, не жалел себя и никого не боялся. Даже меня.
Ему все было любопытно. Когда я сортировал камни, он часами мог сидеть рядом. Подобная усидчивость удивляла меня, потому что я прекрасно знал, сколько энергии прячется в нем. Мое жилище, такое же старое, как и я, с трудом выдерживало натиск детской любознательности.
И все же его неподдельный интерес ко всему, чем я занимался, привел к тому, что потихоньку я стал приобщать его к горному делу. Учил слушать породу, находить рудоносные жилы и месторождения драгоценных камней.
Мы уходили поглубже в горы и сидели там, растворяясь в камне и в тишине. Моей науке невозможно было научить на словах. Я не орудовал киркой или буром. Можно было просто дать направление: почувствуй внутреннюю полость, почувствуй твердость рудоносного слоя, и после того, как ты устроишь внутри себя обвал, земля тоже дрогнет и обнажит то, за чем ты пришел.
И земля послушно дрожала, отвечая на его волю.
Я встречал многих, желающих обучиться гномской магии. Им всем не хватало чего-то, что превращает слова во внутреннее знание. А этому мальчишке все давалось так легко. Даже слишком легко.
Когда он уходил один, я непременно кричал ему вслед:
- Тиль, не забудь учитывать азимут падения!
Больше всего я боялся того, что он увлечется и окажется погребенным под тоннами земли и камней. Мерзкий мальчишка только смеялся над моим беспокойством.
Когда Матушка Крот готовила что-то в своем огромном чане, он с озабоченным видом наклонялся над булькающим варевом и вопрошал:
- Ты же не забыла про азимут падения, нет?
Матушка каждый раз клятвенно обещала доложить ровно столько азимута, сколько потребуется.
***
Именно он нашел пещеру Сказок. Название ей дал, разумеется, тоже он. В моем реестре она была бы просто пещерой № 234.
Это была полость с огромным количеством друз горного хрусталя. Даже необработанный, от тусклого света факелов хрусталь сверкал так, что и мое каменное сердце ликовало от подобной красоты.
Однажды, когда я уже успел забыть о находке Тиля, он с торжественным видом пригласил меня составить ему компанию в прогулке до пещеры. В тот день мои старые кости ныли особенно противно, поэтому я долго отнекивался.
- Тиль, у меня отличная память. Не обязательно тащить меня так далеко. Я могу закрыть глаза и вспомнить каждый кристалл.
-Твои глаза там не потребуются, - отрезал Тиль, и я покорился.
В пещере он долго бегал взад-вперед, что-то бубнил, к чему-то прислушивался, а потом решительно повлек меня к совершенно невзрачному валуну.
- Садись.
Я послушно сел, а Тиль плюхнулся рядом. Он поерзал своим тощим задом на земле, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза.
Пару минут ничего не происходило, кроме того, что кости ныли все сильнее.
Только я открыл рот, чтобы выразить свое возмущение, как пещера тихонько загудела. Затем из гудения родился один чистый звук, потом другой. Кристаллы пробудились от тысячелетнего сна, чтобы спеть нам бесконечно нежными голосами.
В изумлении я повернулся к мальчишке. Он посмотрел на меня и тоже тихонько пропел:
«Скоро-скоро дитя я отберу;
Ах, хорошо, что никто не знает,
Что Румпельштильцхен меня называют!»
Каким облегчением было понять, что он никогда не винил меня в том, что произошло.
***
День был из тех, когда забываешь о своем возрасте, о скверном характере, о всех гнусностях, происходящих вокруг.
Мы с Нимуэ сидели на берегу ее озера и играли в нашу любимую игру.
- Выдра и черная чайка подерутся из-за рыбы, - сделала свою ставку Дева озера.
- Коршун выхватит лосося и уронит его обратно в воду, - уверенно сказал я.
Чье предсказание окажется верным в течение ближайших двадцати минут, тот и герой дня.
Солнце припекало, вода шла мелкой рябью. Мы щурились и ждали каждый своего.
Мир бездействовал уже семнадцать минут, когда мимо нас на полном ходу в воду ворвался Тиль. Он орал, брызгался во все стороны, шлепал по воде руками и, разумеется, распугал всех наших выдр, лососей и птиц.
- Детство такое непредсказуемое, - вздохнув, сказала Нимуэ.
***
Встречаться с клиентами у себя дома я не любил. А когда это все-таки случалось, я вел их в комнату, которую Тиль гордо именовал кабинетом.
Кот в сапогах, как это и заведено в их племени, тут же устроился со всем возможным комфортом. Для этого он подтащил поближе к камину тяжеленное кресло из мраморного дерева, пропахав при этом в ковре глубокие борозды.
То, что ковер вместе с креслом стоили как половина месячного бюджета Вестфалии, не вызывало в этой кошачьей душе никакого трепета.
Кто-то наивный может сказать, что Кот, дескать, понятия не имел, сколько могут стоить эти предметы интерьера. Ха! Любой кошке всегда известна истинная стоимость того, что она портит. Другое дело, что этому племени с его высокомерием нет никакого дела до вопросов чужой собственности.
В качестве небольшой мести я остался стоять, излучая холодность и желание побыстрее перейти к официальной части встречи. Естественно, это не вызвало у гостя никакого неудобства, так что немного погодя я все-таки сел.
- Чашечку чего-нибудь согревающего? - любезно, хоть и немного фальшиво, спросил я.
Нет, никто не смог бы меня упрекнуть в несоблюдении законов гостеприимства.
Наглая скотина и не подумала отказаться. Хотя чай он и не любил, в итоге Коту было скормлено не меньше килограмма мясного фарша, а его ручным мышам - две ложки пшена. Положим, мыши меня не разорили, и тем не менее.
- Итак, - сказал я терпеливо, - чем могу быть полезен?
- Я хочу заказать у тебя носки.
Всмотревшись в мое лицо, Кот поспешно добавил.
- Вязаные волшебные носки, делающие шаг хозяина совершенно бесшумным и согревающие лапы даже в объятиях Снежной королевы. Стал бы я тревожить тебя по поводу обычных носков! Плачу золотом, а сверху будет еще небольшой, но чистый рубин в три карата
Видите, кошки прекрасно разбираются в денежных вопросах.
Пока я с тоской размышлял о том, что клиент нынче измельчал со своими носочными запросами, в дверь поскреблись. Извинившись перед посетителем, я вышел. Как и ожидалось, в коридорчике оказался Тиль.
- Деда, - сказал он решительно, - не время разбрасываться клиентами. Ты сам говорил, впереди тяжелые времена. Инфляция, дефицит доверия, оскудение руд. А Кот такой пушистый, не говоря уже про двух ручных мышек, живущих в кармане! Между прочим, одну из них зовут Людоедом.
Увы, дети так быстро попадают под обаяние шерстистых авантюристов.
- Вязать будешь сам, - буркнул я, понимая, что в скором времени Матушка Крот проходу мне не даст, насмехаясь над презентабельного вида пожилым мужчиной, с угрюмым видом постукивающего спицами в укромном уголке.
***
Тилю было 17, когда ему открылся секрет подземных перемещений - святая святых гномской магии. В тот день я был по делам в землях дракона, в Баварии. Представьте себе заповедный край заливных лугов со стадами белоснежных овец, край озер и лесов - и вы поймете, отчего Зилант выбрал себе именно эту страну для своей тихой тирании.
Кстати, когда я однажды упомянул про тихую тиранию в разговоре с драконом, он хохотал так, что чуть не спалил меня. Драконий юмор порой совсем мне непонятен.
Как сейчас помню, я стоял на вершине холма и любовался своим стадом. Да-да, Румпельштильцхен - овцевладелец. В силу понятных причин я не слишком афишировал этот свой деловой аспект.
Идиллию нарушило чье-то пыхтение. Обернувшись, я чуть не подскочил. Из зеленой травы в воротнике из жирного чернозема торчала голова Тиля. Впрочем, голова не просто торчала, а еще и смотрела на меня с непередаваемой мольбой.
- Дружочек, - озабоченно спросил я с интонациями Матушки Крот, - а ты уверен, что так твои ножки остаются в тепле?
Я так гордился им.
Он взрослел, а его мастерство вырастало вместе с ним. Путешествия занимали все больше времени, и я понимал, что не удержу его, когда однажды он решится уйти надолго.
Конечно, такой день настал.
Тиль, переросший меня на две головы, облапил меня и прогудел в самое ухо:
- Не переживай, я всегда буду помнить и про падение, и про его азимут.
Матушка Крот плакала, утирая глаза фартуком, а я стоял с пустой звенящей головой, и внутри что-то падало и обрывалось. Где-то далеко дрожала земля.
Я всегда поражался тому, насколько люди охотно верят в самые абсурдные вещи. Например, в то, что гномы рождаются от скалы. Однажды во время прогулки с Тилем я пошутил, что если бы хотел быть рожденным от скалы, то ею была бы вот именно та черная громада, плоская как обеденный стол.
Когда Тиль ушел, я все чаще уходил к своей названной “родительнице” и подолгу лежал там, свернувшись. Там мне было спокойно, там, на груди у земли, я мог провалиться в благословенное беспамятство.
Мне стало сложнее двигаться. Порой мне казалось, что мои ловкие и точные пальцы ювелира каменеют.
Я видел, как беспокоится Матушка Крот. Она замечала то, что не хотел замечать я. Гномы, когда настает их час, уходят так же, как и все остальные на этой земле. И совсем редко так, как я – врастая в камень, превращаясь в него.
И все-таки я ждал. Подолгу гулял, разрабатывая негнущиеся суставы, встречался с клиентами, с особой щедростью раздавая им секреты, накопленные мною за долгую-долгую жизнь, ходил на озеро к Нимуэ – не поговорить, так помолчать вместе. Или сыграть в любимую игру.
- Выдра вынырнет из воды, сжимая в зубах огромную жемчужину, - сделала свою ставку Нимуэ.
- Тиль вернется, - тихо сказал я и улыбнулся.
Я стал героем дня на семнадцатой минуте.
# 8. Персонаж: Гаммеленский Крысолов.
читать дальше
Кёльн
Закатное солнце расцветило холодное небо Кёльна богатым теплом. Щедро позолотило шпили соборов и церквей, укутало город в мягкую розово-дымчатую персидскую шаль сумерек. И если оставлять в памяти вечера, то только такие тихие и прекрасные, когда кажется, будто ангелы тихо поют в самую душу, не меньше тебя очарованные этим великолепием.
Расходится люд по домам, торопятся бюргеры по семьям, спешат укрыться за стенами - скоро ночь! Лишь изредка восторженный трувер или влюбленный студент остановится, замороженной чарующей нежностью гаснущего вечера. И если б нашелся среди них хоть один с тонким слухом смог бы понять, что не ангельское пение, рожденное где-то в груди, слышится ему, а пронзительная мелодия флейты. И если б пошел такой чуткий слухом, ведомый любопытством, на зов мелодии, то увидел бы заново прекрасный свой город.
Тихо-тихо струилась музыка, ведя за собой вдоль по набережной Рейна, мимо рыбного рынка и церкви святого Мартина, через Гогенцоллеровский мост, где описав легкую петлю под каждой его аркадой, стала подниматься выше и выше, и, наконец, запуталась в шпилях Собора.
И если б поднял глаза пришедший, если б сквозь угасающие лучи посмотрел бы на тонкие аркбутаны и контрфорсы*, то быть может увидел бы темноволосого юношу, играющего на флейте.
Но только нет в Кёльне внимательных слушателей, расходится люд по домам, торопятся бюргеры по семьям, спешат укрыться за стенами, не до музыки им.
Никем не услышан бледный музыкант в темных одеждах, мелодия его подарена одному только городу. И быть может тоненькой девчушке, что бодро бежит по кёльнским крышам, так воздушно, будто бабочкой порхает над лугом. Развеваются на ветру волосы цвета чуть неспелой пшеницы, струятся вплетенные в них яркие разноцветные атласные ленточки. И если краешком глаза уловить ее бег, кажется, что не девушка мимо промчалась, а легкая повозка, запряженная четверкой резвых лошадок, с озорными бубенцами в густых гривах.
- Флейта! - воскликнула девушка.
- Бубенчики - молодой человек тепло улыбнулся в ответ.
- Опять ты забрался на самую верхотуру? Если б не услышала твою мелодию, никогда бы тебя не нашла.
- Нашла бы, ведь я играл для тебя!
- Для меня? Эту грусть? Для меня нужно играть совсем не так! И, тряхнув головой так, что разметались волосы с вплетенными ленточками и зазвенели колокольчики в них, девушка рассмеялась. Выхватила из-за пояса цимбалы, взмахнула руками, притопнула ножкой, и, кажется, сама обратилась вдруг в бубенцы. Бодрый радостный перезвон прокатился над крышей собора, каждым звуком, каждой нотой своей говоря о жизни, о солнце, о радости лета и яркой молодости.
И крыша старого угрюмого собора, с ее темными готическими шпилями, с узкими оконцами, вдруг озарилась каким-то особым, теплым, из самого сердца идущим светом. Точеные ножки девушки быстро-быстро мелькали на фоне мрачных каменных украшений, будто стирая с них черную копоть времени и войн. Светлые волосы разметались, ленточки переливались какой-то своей, стороннему наблюдателю непонятной радугой. Музыка, чистая и свежая, словно ледяная вода из ручья ранним утром, омывала старый собор, разбрызгивая повсюду свои капли-ноты.
И молодой человек, сидевший, скрестив худые руки на груди, не выдержал и подался вперед, прижал к себе родное, теплое, цветное, свежее. Рука? Губы? Волосы? Он обнял девушку, закружил ее и как-то незаметно для самого себя пропитался ее светом, ее радостью, ее музыкой, ею самой...
- Вот об этом я и вспоминал, играя. - Наклонившись, юноша зарылся лицом в светлые пушистые пряди, глубоко вдыхая их чистый чуть травяной запах - О твоем гимне жизни, о легких шагах, о свете, что загорается в сердце от взгляда на разметавшиеся твои волосы.
- А ты помнишь... помнишь, как мы встретились?
- Конечно помню, - девушка улыбнулась воспоминаниям - Я шла по улицам маленького городка, все было как всегда, привычно, неизменно. А потом...вдруг услышала музыку...
Девушка задумалась, пытаясь передать словами ощущения мелодии, ее чарующую красоту, поразившую ее тогда. Она была настолько слаба и незаметна в грязи узких змеевидных улиц, что, казалось, еще секунда - и пропадет, исчезнет, как будто и не было ее вовсе.
Вместо этого она посмотрела ему прямо в глаза и сказала просто и ясно - С первых же нот я поняла, что ты наш, что ты - Музыкант. Это было настоящее чудо - ты же знаешь, как редко случается найти одного из нас. Я так обрадовалась, так обрадовалась! А вот музыку ты играл грустную. От нее было больно, понимаешь? - В глазах Риты проявилась как будто та самая грусть, что родилась и разлилась когда-то давно в воздухе от звуков флейты. Она снова пережила ту гнетущую безысходность, ту тоску, которая сжимала горло и отказывалась отпускать, ту мучительную пустоту в душе, от которой было так тяжело, что даже она - эта яркая девушка - почти перестала радоваться.
- И мне захотелось вылечить тебя, сделать все, что в моих силах, чтобы только ты перестал так играть, так мучить! Я же могла показать тебе совсем другое - лето, счастье, легкость, надежду! Это же так просто! Капелька магии, парочка нот, за которые даже Сакбут* не стал бы ругать! А когда я увидела тебя только убедилась, что все правильно решила! - девушка озорно улыбнулась, и приподнявшись на носочках, звонко чмокнула юношу в нос.
- Я играл свою жизнь, Рита. А потом услышал твои бубенцы и был поражен, как гармонично влились они в мою мелодию, как преобразили ее. Мне казалось, луч солнца упал на мою флейту и согрел ее. Согрел так, что тепло перешло по моим рукам прямо в сердце. Ведь я ничего не знал тогда о Музыке, о мирах и Завесе... Но в тот момент я нащупал нить, мою тревожную красную ниточку, которая вела куда-то за горизонт. А сегодня наконец понял куда, принял решение. Рита, я...
- Меня зовут Бубенцы, Флейта. Бубенцы. И кстати о решении, ты снова пропустил общий сбор, а ведь тебя специально предупреждали! Боже, Флейта, сегодня ведь принимали важное решение.
- Такое уж важное, что приняли без меня?
Последний луч солнца медленно сползал по крыше, уступая холодным сумеркам. И если внимательно присмотреться, стало бы видно, что в юношеской улыбке тоже не осталось тепла. Только горькая холодная грусть.
- Ну не ёрничай, Флейта. Сакбут ждет тебя.
Коренастый трубач, лидер Музыкантов, сидел на поваленном дереве, начищая трубу.
- Мы идем в Бремен, Флейта, - сходу начал Сакбут.
- Я так и думал. Мне жаль, но я иду в Гамельн.
- Ожидал чего-то такого от тебя. Ты Музыкант, Флейта, а Музыканты всегда уходят в Бремен. Решение принято. Наше время пришло. Завеса будет прорвана, Музыка уже не поможет. Увы, но этот мир обречен, Флейта. Ты родился здесь, понимаю, это грустно, но пожалуйста, попробуй понять это и смирись... На этой границе Тьма особенно сильна, а мы, наоборот, почти бессильны. Такое уже случалось. Здесь слишком много злобы и жестокости. Гамельн из-за безумия своих магов станет Вратами, через которые Тьма пройдет в этот мир, мы ничего не сможем изменить. Город наводнили крысы, а это верный признак скорого конца, значит времени почти не осталось.
Ты ведь тоже чувствуешь это, как мы все. Здесь играть бессмысленно, мы Музыканты и не имеем права расходовать силы. Флейта, этот город, да и весь этот мир уже не спасти. Играть здесь все равно, что латать прогнившую сеть.
Пойдем с нами. Ты хорош, Флейта, ты очень хорош, может быть один из лучших, ты должен идти с нами. Испокон веков Музыканты идут в Бремен, чтобы играть там, где музыка еще нужна. Это закон. А здесь уже ничего нельзя сделать. Тем более соло.
- Что ты можешь знать о соло, Сакбут? Я иду в Гамельн и буду играть. Не важно, с вашей помощью или нет!
- Ты сентиментальный дурак, Флейта. Сентиментальный дурак, так и не ставший настоящим Музыкантом.
- Кассиан!
- Рита...
- Бубенцы, ну хоть ты вразуми его! - трубач раздосадовано махнул рукой - Потому что меня он слушать отказывается.
- Кассиан, - Бубенцы, схватила юношу за худые руки. - Флейта моя, что же ты делаешь? Ведь ты один из нас. Ты Музыкант и у тебя нет другого пути. Послушай меня, ведь я знаю лучше. Это я нашла тебя, я рассказала тебе все, что знаю. И принимая это знания, ты принял и судьбу. Нашу общую судьбу, потому что мы не играем по одиночке.
Ты понимаешь, Флейта? Понимаешь, что этот мир уже заражен и ты ему ничем не поможешь? Зато есть много других, где твоя музыка необходима.
- Мне нравится этот мир, Рита. Нравится таким, какой он есть, со всей его грязью и болью. Это мой мир, мой... и он подарил мне тебя, подарил мне твое имя, я не хочу его покидать. Потому что еще есть шансы. Потому что всегда есть, кого спасать.
- Мы латаем Завесу там, где это целесообразно. Нас мало, Флейта, миров много, людей - бесчисленное количество. И мы спасаем миры, не людей, иначе у нас просто не хватит сил.
- Рита, там, на крыше я сказал... я понял, куда вела меня ниточка. Осознал наконец, какую занозу я ношу в сердце. Рита, я понял, я всегда знал, но только сейчас понял, жизнь бесценна, какой бы она ни была. Это ты мне объяснила, этому меня научила ты. И ради этого я иду в Гамельн.
- Нет же! Ради этого мы уходим в Бремен! Пойми же наконец, если уйдешь, потеряешь все, потеряешь меня... Ты один из нас, Флейта! И только с нами ты имеешь смысл. Ты никогда не сможешь пройти в Бремен один, никого один не спасешь! Никого не спасешь и погибнешь вместе с этим обреченным миром! Пойдем с нами, Флейта. Пойдем с нами! Умоляю тебя!
- Я иду в Гамельн, Бубенцы... Моя ниточка ведет меня туда.
Гамельн.
Славься, славься город Гамельн! По всему свету идет молва о золотых шпилях прекрасных твоих соборов, по всему свету говорят об ученых мужах твоих.
Но скоро по всему миру шепотом станут пересказывают слухи о темном ужасе таящимся под твоей ратушей, о крысах, черных, будто ночь Саммайна, наводнивших твои улицы.
Славься, славься город Гамельн. Долгие лета. Да убережет тебя Яркое Солнце.
Город встретил его промозглыми сумерками. Как разительно отличался этот вечер от последнего в Кёльне. Солнце садилось где-то за хмурыми тучами, сгущающие тени складывались в зловещие узоры. И если смотреть на них долго, начинало казаться, что тени неподвижных домов шевелятся, переплетаются друг с другом и будто бы даже шепчутся... Но некому смотреть: тревогой пропитан воздух Гамельна, спешат убраться с улиц последние запоздалые жители. Домой, домой за крепкие стены, в теплые комнаты к зажженным свечам и каминам, где не страшен сам дьявол и все черти его.
Затихают улицы Гамельна и даже флигели, не смотря на сильный ветер почти не скрипят. А ветер воет, кричит, предупреждает - Беги, беги путник, беги! Здесь не место горячей крови - Холодные порывы его вымораживают, леденя не только тело, но и сердце, внушая тревогу и страх.
Ни разу еще Кассиан не бывал в месте со столь тонкой границей между мирами. Никогда так остро не ощущал чужеродного враждебного присутствия. Неумелые игры с магией довели гамельнских ученых до беды. Давящее чувство тревоги, разлитое в воздухе, иголочками кололо сердце, не отпуская ни на минуту. Всем своим естеством молодой музыкант ощущал колебания завесы, рвущуюся на волю черную, нечеловеческую злость. Руки сами собой потянулись к флейте.
- Крыша, мне нужна высокая крыша - подумал Кассиан - высокая крыша, чтоб охватить весь город.
Несколько кварталов и юноша у цели. Подпрыгнув, ухватился за выступ, подтянувшись, закинул жилистое тело на выступ крыши. Пара мгновений и вот он уже за фронтоном городской ратуши.
Город обезлюдел, ни одного гуляки, ни припозднившегося торговца не было на улочках. Плотное покрывало ночи, накрыло город и, казалось, стерло не только краски, но и заглушило все звуки жизни. Ни собачьего лая, ни песен в тавернах, ни единого звука не нарушало зловещей тишины.
- Ненадолго - подумал Кассиан. - Один замученный котенок, одна незаслуженная оплеуха, одна полная зависти мысль... Какой ужасной или ничтожной могла оказаться причина, окончательно порвущая завесу.
И будто вторя тревожным его мыслям город отозвался тысячей шорохов.
Крысы! - с отвращением подумал Кассиан. - Будто по команде по улицы вдруг разлились полноводной рекой из крыс. Юркие серые тела скользили без видимой цели, прибывая из подвалов, спускаясь с чердаков, маленькие скребущие лапки выбивали по мостовой зловещие заклинания.
- Сакбут был прав - нахмурился Кассиан - Чертовы порождения тьмы, предваряющие ее приход, усиливающие ее влияние, наводнили город и казались разумными.
Именно крысы вели Музыкантов от города к городу, ведь там, где массово плодятся серые твари, там Завеса между мирами была тоньше всего. Истончается завеса - появляются крысы. Появляются крысы - истончается завеса. Нет смысла играть и укреплять границу там, где где не вытравлены крысы.
Что же теперь? - невесело подумал юноша, стоя на черепичной крыше ратуши в самом центре живой реки. - Что я смогу один? Я - флейтист-соло... музыкант без труппы?
- А хоть бы и так! - Решительно тряхнув головой, юноша поднес флейту к губам. - Хоть бы и один. Вдохнул поглубже и заиграл простую, но настойчивую мелодию.
- Пойдем, Пойдем, - говорила музыка - Туда, где изобилие, где вкусные объедки, много! много! много! Полные амбары зерна и копченого мяса, изобилие! еда! еда! еда! Пойдем, пойдем, пойдем - звала за собой мелодия.
И вот уже крысы подняли мордочки кверху, словно принюхиваясь, и казалось готовы были пойти вслед за музыкой, но нет. Что-то было не так, не было привычной магии в этой игре, хотя юноша вкладывал в игру все свое умение. Что-то неправильное слышалось в мелодии, вместо привычного звучания странная выходила какофония. Непонятный шум глушил магию флейты, порождая губительный диссонанс.
Жгущие щупальца отчаяния внезапно сжали сердце музыканта.
- Неужели права была Бубенцы? Неужели один я не значу ничего - думал он с горечью.
Но нет, не сдастся лучший флейтист Музыкантов, до последнего будет бороться!
Снова поднес флейту к губам, отрешился от мыслей и тут, нет, не услышал, почувствовал чужую мелодию. И не мелодию даже, мягкий, словно поцелуй матери, намек на музыку или даже песню. Над спящим городом лился чужой еле уловимый чарующий зов. Не обычная музыка, а нечто большое, нечто иной природы, прекрасное само по себе, но так мешавшее приманивать крыс.
Заинтригованный, юноша, закрыл глаза, пытаясь ощутить мелодию сердцем. Она лилась откуда-то сверху, от стен города, оттуда, где виднелись шпили собора святого Бонифация.
Лилась мягкой колыбельной, мурчащим зовом, манила, очаровывала, звала за собой, лаская зазывала куда-то за стены города, за реку, туда, туда, где еда, где мягко-мягко, где тепло. И крысиная река, растянувшись по улочкам, устремилась именно туда. Крысы выходили из города, перебегали через подъёмный мост и серой вьющейся лентой уходили к реке. Откуда-то Кассиан знал, что и там они не остановятся и будут плыть в трансе, пока не утонут. Магия загадочной музыки была очень сильна.
Город спал, ничего по идее не могло в этот час прорвать Завесы и флейтист решился. Бегом, ловко балансируя на крышах домов, отправился на зов неслыханных ранее звуков. Кто бы не был таинственным заклинателем крыс, Кассиан его найдет.
Яркой нитью теперь видна чужая мелодия, она ведет его все выше и выше, к самым шпилям собора, где уже не пройти человеку. От звука его шагов загадочный напев обрывается, но вокруг никого нет.
- Кто ты! Покажись, загадочный музыкант! Я не причиню вреда.
Тишина ему ответом. Ни звука, ни движения. И только очень внимательный наблюдатель увидит, что на флигеле темнота чуть плотнее, будто нечто притаилось и ждет. Кассиан внимателен, он видит отблеск звезд в холодных нечеловеческих глазах.
- Кто ты - шепотом спрашивает юноша. Кто ты, прячущийся в тенях? Сама собой рука тянется к флейте и вот уже тихая мелодия слышна двоим на крыше. А в мелодии вопрос, а в мелодии надежда, а в мелодии тихое ожидание, полное неверия и тоски...
Мягкий удар о крышу за спиной Крысолова, мягкие шаги, тихий, переливчатый голос
- Кто я мне известно, а вот кто ты, музыкант? Крысолов?
- Ха, крысолов? Похоже что да! Я - Крысолов!
- Мрррррр-ха, а кто же я тогда? - В тусклом свете прячущегося за грозными тучами месяца появляется улыбающаяся морда. Изумленный Кассиан чуть робеет, увидев перед собой огромного кота. Кот обут в сапоги и от улыбки его, полной острейших клыков, может дрогнуть и куда более храброе сердце.
- Хорошие сапоги. И хорошая музыка. Вот только я не вижу твоего инструмента.
- Кошкам не нужны инструменты, чтобы петь музыку. Магия в нас самих, музыка в нас же. - Мрррррр! Зачем ты пришел в этот город, одинокий Музыкант?
Кассиана, разговаривающего с котом в сапогах, больше не удивить. Если если он распознал магию музыки, что удивительного в том, что играющий Зов, распознал в нем Музыканта.
- Кое-кто обещал меня хорошо отблагодарить, если здесь что-нибудь случится.**
- Что-нибудь здесь случится в любом случае, причем вот-вот!
- Именно поэтому я не смог отказаться.
- Со словами ты играешь не хуже, чем на флейте. Правды не сказал, но и не соврал. Не бойся и ты, юный Музыкант. И все ж-таки ответь, зачем ты тут?
- Я... - юноша трясет головой, не зная, как начать. - Вот ты! Ты звал крыс. Зачем?
- Утопить
- Я тоже. Значит ли это, что ты знаешь о Завесе?
- Значит. Что ты собирался делать после того, как разберешься с крысами?
- Потом… потом я спас бы людей!
- Людей? - ухмыльнулся Кот. - А нужно ли их спасать? Заслужили они спасения?
- Да! - решительно ответил Кассиан. - Раз Завеса еще не порвана значит, здесь есть чистые души, а даже, если б и не было, все равно, да!
- Фррррр! - сказал Кот, пряча в усах улыбку.
Полный боли и муки вскрик вдруг раздался откуда-то из глубины темных улочек.
- Нет! хором воскликнули человек и кот.
- Нет... Казалось Кот вдруг разом стал меньше. Непередаваемая боль слышалась в его неверящем бормотании.
- Что.. что это было - спросил озадаченный Кассиан.
Тихо, будто через силу кот ответил: - Только что ударом сапога один из твоих сородичей убил одного из моих...
- Аааах! - Флейтист падает на колени, обнимая себя руками, в приступе дикой боли. - Нет.. нет.. нет.. Завеса. Завеса, Кот, Завеса! Я чувствую...
Все его естество кричит - Беги-беги-беги! Смерть! Боль! Ненависть, ненависть! - Но он все-таки поднимается с колен, делает глубокий вздох, сжимает в руках флейту.
- Кот, Завеса прорвана. Ответь, зачем ТЫ пришел в город?!
- Спасти людей... и кошек.
- Наши мелодии не ложатся одна другую, мы не можем играть Зов одновременно. А времени нет, вот-вот люди начнут сходить с ума и убивать. Нужно не дать разрыву расшириться. Ты умеешь мурлыкать защиту и умиротворение?
- Конечно, я же кот!
- Играй, а я выведу людей. На мой зов пойдут чистые души.
- И кошки?!
- Я... я не смогу. Играть две мелодии сразу невозможно. Я не сумею, Кот. Это за пределом моих сил.
- Люди могут играть и две, и даже три мелодии. Преимущество, неразумно данное неразумному виду... Это даже не вопрос таланта, вы просто можете.
- Просто поверить словам кота в сапогах-на-крыше?
- Теряешь время, мальчик. Теряешь время. - Кот ложится на крышу, поджав лапы, уши его напряжены, кончик хвоста подергивается. Воздух вокруг его начинает тихонько вибрировать, еле слышное кошачье мурчание превращается вдруг в напев. Спокойствие и нежность слышится в нем, ласка, умиротворение, тепло касаний и мягкая нега.
Кассиан подносит флейту к губам, закрывает глаза и думает о летнем дожде, о домашнем уюте, о безоблачном голубом небе, о девушке с волосами цвета неспелой пшеницы, о любви. Он глубоко вдыхает и раскрывает свое сердце, отдавая музыке самое ценное, что у него есть.
Волшебная мелодия разливается в небе над спящим городом, заставляя чистые души проснуться. Полусонные дети покидают свои кровати и взявшись за руки идут по ночным улицам, следуя Зову Музыки. А по крышам и брусчатым мостовым бегут городские кошки.
# 9. Персонаж: Король Дроздобород
читать дальше
* * *
Хорошее представление о воспитании будущего короля Джона Первого, Дроздоборода, дает следующий эпизод из его детства, записанный придворным историком со слов самого короля. Далее сохранен язык источника:
Сколько себя помню - каждый раз ждал отца на самой верхушке Речной Башни. Я поднимался туда в день его прибытия и проводил время за предусмотрительно захваченным учебником, или швыряя мелкие камешки в воду Рейна. Отец никогда не опаздывал. Стоило часам на городской ратуше пробить полдень, как на горизонте появлялось небольшое облако пыли, медленно разрасталось, приближаясь, и, наконец, распадалось на отдельных всадников кавалькады, несущихся к переправе. Всадники рассаживались на заблаговременно поданный паром, а я бежал со всех ног вниз, все сто двадцать ступеней, чтобы встретить отца во дворе замка, запыленного, хмурого. Он всегда приезжал домой уставшим, но неизменно находил силы обнять меня своими вечно холодными руками и задать задачку. Не знаю как, но это стало традицией: каждый раз по возвращении с инспекции от границ Карантина он привозил мне новый каверзный вопрос по тактике, политике, стратегии. Когда мне удавалось разрешить его верно, я получал больше свободного от занятий времени, а если я ошибался – то доля уроков увеличивалась. Хотя, к тому времени блестящий ответ давно уже стал для меня не вопросом награды, а делом королевской чести. В тот день отец спешился и сразу же достал из седельной сумки три продолговатых футляра.
- Погляди, Джон, - сказал он, - по дороге с границы я нашел время заехать в Дортмунд. А чем он у нас славен?
- В первую очередь, искусными ремесленниками, я полагаю? – уж про Брабант я знал все.
- Молодец, - похвалил меня отец. – Как ты, наверное, помнишь, у трех известных дам нашего двора на днях день рождения.
- Отец, вы не правы! – поправил я. – День рождения на днях будет только у графини Мюнстерской и новоиспеченной маркизы Эссенской.
- Ах да, - притворно опечалился король. – Я, наверное, ошибся, купив три подарка. Что ж, сынок, раз именинниц у нас две, придется тебе выбрать подарки для них. С этими словами король Абелард открыл футляры. На меня смотрели три прекрасных ожерелья, два – почти одинаковых, только разнился узор драгоценных камней, и третье – куда красивее, инкрустированное крупными рубинами и выделявшееся из трех, как роза среди полевых цветов. Задача была несложной:
- Отец, это рубиновое ожерелье нужно отдать графине Мюнстерской, а маркизе – любое из этих двух.
- Объясни свое решение, сын? – вскинул брови Абелард.
- Это просто, - ответил я. – графиня и маркиза сейчас примерно равны по знатности, но логика требует чтобы рубиновое ожерелье кому-нибудь досталось. Пусть хоть одной из них будет приятно. Тогда и ее преданность короне будет больше.
- Ты ошибся, сын. – по лицу Абеларда пробежала тень. – Графине и маркизе следует подарить одинаковые подарки. Иначе одной из них будет обидно, что ее обошли королевским вниманием, что породит при дворе еще долю зависти и ненависти. А нелюбовь к королю – куда хуже излишней любви. Хорошо запомни этот урок: иногда лучше ограничиться меньшим, но равным, нежели разделить все лучшим образом. Однако, королевская воля – закон, и ожерелья будут подарены так, как ты только что решил. Я, конечно, не премину известить прекрасных дам о том, кто выбирал их подарки.
Я уже говорил, что иногда ненавидел своего отца?
Биография Джона Первого, Дроздоброда
Издание третье, дополненное.
* * *
Победоносное наступление соединенных войск Брабанта и Снежной королевы на Северные города объясняется только продолжительной интригой Брабанта против остальных Королевств, позволившей почти тридцать лет тщательно разрабатывать планы атаки и совершенствовать в Гаммельне боевую магию.
Нельзя не отметить, что создание и поддержка Карантинной зоны в Срединных землях является хрестоматийным примером искусства провокации и победы Брабантской дипломатии, вне зависимости от моральных оценок происшедшего. Сговор со Снежной Королевой, увенчавшийся Войной двух Ведьм, лишь подчеркивает гений короля Абеларда, с удивительной точностью спланировавшего события, определившие жизнь двух поколений жителей Семи Королевств. Как известно, грандиозный замысел отца выпало окончательно завершить уже его сыну, Джону Первому.
“Новейшая история дипломатии”
Учебник для студентов старших
курсов Гейельбергского университета.
* * *
Огромные ледяные двери с хрустом растворились, впустив Джона и его спутников в ледяную крепость. Стены узкого тоннеля, лежавшего перед ними, светились голубоватым сиянием, подчеркивая стройную, гибкую фигуру юного короля, умело правившего огромным черным жеребцом. Одетые во все белое всадники промчались по ледяной дороге, высекая подковами коней бледные снопы искр из каленого льда, что крепче стали.
Спешившись у выхода во дворец, Джон небрежным грациозным движением кинул поводья мрачному привратнику и уверенно вступил под сумрачные своды.
За тридцать лет главная зала Гаммельнского дворца претерпела разительные изменения. Джон знал ее по картинкам в книгах, но сейчас на стенах наросло на несколько футов искусно выточенного льда, сомкнувшегося под потолком в готический купол. Тот же свет, что и в тоннеле, только ярче, полыхал внутри стен, метался по зале, отражаясь на каждой отточенной грани, и тонул в белизне стоящего в центре залы трона. Джон медленным, скользящим шагом направился к Снежной Королеве, не спуская с нее глаз, словно зеленоглазый снежный тигр, настороженно высматривающий добычу.
Королева сидела на троне с закрытыми глазами и, казалось, спала. Королева была ослепительно, завораживающе красива, белоснежная кожа белее первого снега, резкие штрихи бровей и ресниц – черней голых ветвей зимнего леса. Королева была - сама неподвижность, застывшее воплощение зимы в искрящемся платье из снежинок. А потом Королева распахнула свои льдисто-голубые глаза и поймала взгляд Джона:
- Иди ко мне, мой Король,- нежный голос наполнил залу перезвоном серебряных бубенцов.
Джон понял, что пропал. Невидимая сила холодной волнующей волной прошлась по его телу, поднимая все волоски на коже. Не в силах сопротивляться, он приблизился к трону и страстно приник губами к тонкому ледяному запястью:
- Моя Королева, - дрожащим голосом прошептал он. – Вы ведь позволите называть вас так?
Обжигающе счастье переполнило сердце Джона, когда невыносимо прекрасное лицо Королевы озарила улыбка, и голова ее склонилась в легком кивке:
- Да, Джон, тысячу раз да, мой горячий, мой огненный король!- ответила она, – ты тот, кого я ждала и так долго искала. Старый Абелард замечательно вырастил тебя, не нужны даже осколки зеркала. Идем же в мои покои. Нам нужно так много сказать друг другу.
* * *
Настал наконец и торжественный день.
Окончив дела, король спустился из своих покоев в парадную залу, удолетворенно заметив подглядывающую из-за высоких дверей принцессу-судомойку. И вот, зажглись тысячи свечей, огни заиграли на привычном золоте и серебре посуды, расфуфыренные придворные заполнили тщательно натертый паркет.
«Любого из них, даже первейшего из первых, я могу сделать последним по одному моему желанию, - думал король Дроздобоброд, перебирая тяжелые звенья золотой цепи, неудобно оттягивавшие шею. – и последнюю судомойку сделать принцессой. И сам могу вмиг стать простым пастухом. Это ли не зенит той власти, которую завещал мне отец?»
Человеческие лица вдруг представились ему деревянными, гладкими головками шахматных фигур и король скривил губы, будто от давней зубной боли. Под испуганный шепоток двора, Дроздобород вдруг вскочил с трона, и, подбежав к дверям залы, схватил прячущуюся за дверью посудомойку за руку:
Музыку! – повелительно крикнул он. Прекрасный королевский оркестр, славный своими вальсами и менуэтами, с испугу выдал какую-то несусветную мазурку.
Принцесса отбивалась от короля, как могла, отворачивая голову и пряча глаза, но не так-то просто было вырваться из его крепких рук.
Король Дроздобород вывел принцессу-судомойку на самую середину залы и пустился с ней в пляс.
И тут завязка ее фартука лопнула. Горшочки вывалились из карманов, ударились об пол и разлетелись на мелкие черепки. Брызнули во все стороны и первое и второе, и суп и жаркое, и косточки и корочки, пятная прекрасную алую парчу и белоснежный шелк королевских одеяний, забрызгивая отшатнувихся придворных.
Музыка мгновенно стихла, и в тищине жутко прозвучали удары каблуков короля, как ни в чем не бывало станцевавшего еще несколько па.
- Ну! Чего ждете!? – воскликнул, наконец, Дроздобород, горящим взглядом обведя в молчании окруживший его двор. – Смейтесь!
Казалось, стены королевского замка рухнут от смеха. Смеялись знатные гости, прибывшие на праздник, смеялись придворные дамы и кавалеры, смеялись юные пажи и седые советники, хохотали и слуги, сгибаясь в три погибели и хватаясь за бока.
Одной прицессе было не до веселья.
От стыда и унижения она готова была провалиться сквозь землю.
Закрыв лицо руками, выбежала она из залы и опрометью бросилась вниз по лестнице, но король догнал ее, схватил за плечи и, повернув к себе, как мог ласково сказал:
- Погляди на меня! Не узнаешь? Я - бедный музыкант, который прожил с тобой месяцы в покосившейся лачуге на окраине города. Я - тот самый гусар, который растоптал твои горшки на базаре. И я осмеянный жених, которого ты пыталась обидеть. Я сменил мантию на нищенские лохмотья, и, клянусь, эти месяцы были лучшими в моей жизни. Я провел тебя дорогой унижений, чтобы ты поняла, как горько человеку быть обиженным и осмеянным, чтобы сердце твое смягчилось и стало так же прекрасно, как и лицо.
Прицесса горько заплакала:
- За что ты так, Джон?— прошептала она сквозь слезы. – за что?
Король не дал ей договорить:
— Полно! Все дурное осталось позади, — нетерпеливо сказал он, пытаясь погладить ее по голове. — Давай же праздновать нашу свадьбу!
Но прицесса, наконец, вырвалась из его рук, оставив в пальцах Дроздоборода лишь богато украшеный гребень, единственную вещь своей прежней жизни, которую она сохранила. Король преследовал ее все долгие стодвадцать ступеней Речной башни, но не смог последовать за низкий парапет, в темные воды Рейна. А тела принцессы так и не нашли.
* * *
Сколько времени минуло? Год? Или целых два?
Или вечность не ставит клейма на прекрасной сиде?
Пожелтеть успела и - снова - зазеленеть трава.
Сколько лет уже, моя Ши, я тебя не видел?
У меня – все по-прежнему: вешаю от души,
От ума награждаю, привычно плету интриги,
И вокруг все меньше живых, дорогая Ши.
Я и сам – как абзац из унылой, потертой книги.
К.Д.
* * *
- Понимаете ли, дорогой Джон, - Ганс выпустил очередное колечко дыма в темный потолок королевской библиотеки, - Снежная королева по сути похожа на паучиху. Я ведь, кхе-кхе, серьезно изучал ледяных тварей во время войны с Королевой тридцать лет назад, да и сразу после ее поражения, когда была доступна Черная башня в Киле. Могу поручиться, это сравнение самое верное.
Король Дроздобород еще раз окинул взглядом своего гостя, которого так давно и тайно разыскивала вся его шпионская сеть, и который совершенно неожиданно соизволил заявиться к нему сам. Пронзительно синие глаза Ганса совершенно не вязались со стариковскими морщинами, встопорщенными волосами и растрепанной серой хламидой. Да и вообще не вязались с обликом человека, проходившего в секретной документации под кличкой “Глупый Ганс”. Впрочем, свой взгляд Ганс обычно прятал в тени широкополой шляпы. Еще одна загадка, которую Джону уже не суждено разрешить.
Гость между тем еще раз пыхнул трубкой и неторопливо продолжил:
- Королева сама по себе не может жить, как не может быть живым абсолютный покой. Чтобы подняться над небытием, ей нужны силы, которые она черпает в людях. Однако, в силу своей природы она может усваивать жизненную энергию только весьма специфично и тщательно подготовленных людей. Или мне нужно сказать, кхе-кхе, приготовленных? Как самая настоящая паучиха, впрыскивающая в жертву желудочный сок, Королева вкладывает в человека кусочки зеркала троллей, образующие защитный панцирь вокруг живого тепла человеческого сердца. Только из такой заботливо подготовленной чаши она может пить без страха обжечься.
- Но в меня-то никакого зеркала не вкладывали! – возразил король Дрозобород.
- А вот тут мы подходим к самому интересному! – Ганс снова сверкнул синим взглядом из под кустистых бровей. – Самые лучшие жертвы получаются не из тех, в кого искусственно засаживают куски волшебного стекла. Лучшие, кхе-кхе, окорочка выходят из тех, кто сам с детства надел доспехи на свое сердце. Это не так-то просто, нужно соответствующее воспитание. Такой человек должен изначально обладать достаточно развитым умом, чтобы уметь контролировать порывы своей души и, одновременно, очень горячим сердцем, чтобы огонь его не угас под ледяным колпаком, а, наоборот, разгорелся еще сильней.
- Что ж, все это весьма занимательно, мессир Ганс, но как это может помочь в моем деле?
- А разве вы еще сами не догадались? – неподдельно удивился Ганс. – ведь не только Снежная королева может выпить вас. Все, что нужно – снять с вашего сердца ледяной панцирь и позволить ему гореть. Холод Королевы – лучшая пища для вашего пламени.. Ведь вы же, кхе-кхе, Снежная Королева наоборот.
* * *
По данным из архивов Брабанта, незадолго до начала военных действий Джон Дроздоброд пытался заключить сделку с северной ведьмой Готель, в надежде обменять ее владения на севере на герцогство в Вестфалии под управлением Брабанта. С учетом подавляющего военного превосходства объединенных сил Брабанта и Ледяной армии мотивы короля Джона могут быть объяснены только его желанием свести к минимуму количество потерь армии Брабанта в намечавшейся северной компании, и, одновременно, закрепить за Вестфалией роль не только экономической, но и политической провинции Брабанта. Последовавший отказ ведьмы от сотрудничества привел к печально знаменитым Голоду в Киле и Гамбургской резне, когда после полугодичной осады взбесившиеся ледяные гончие наконец ворвались в осаждаемый город. Тысячи жертв среди мирного городского населения принято ставить в вину королю Джону, но, с учетом вышесказанного, Готель несет не меньшую ответственность за произошедшую трагедию.
* * *
Король Брабанта и Вольных городов, Джон Первый Дроздобород вошел в библиотеку резкой походкой человека, ценящего свое время... и чуть не запнулся на пороге. Это самое «чуть» и отличает королей от обычных людей. Охотник оказался совсем не таким, как он ожидал. Строго говоря, это был даже не охотник, а Охотница, да еще какая. Рыжие кудряшки непослушно выбивались из под маленькой алой шляпки, окутывая миловидную головку пушистым облаком, а невинные оленьи глаза смотрели с немым укором за все грехи мира. Да и соблазнительная миниатюрная фигурка подходила для кого угодно, только не для истребителя оборотней с впечатляющим послужным списком.
- У вас замечательная фигура, девушка, - быстро проговорил Дроздобород, - и примерно пять минут моего времени, чтобы доказать, что вы можете сделать ту работу, ради которой я вас нанимаю.
- Мне достаточно и одной, - эхо нежного девичьего голоска еще не успело стихнуть, а изящная фигурка Охотницы будто размазалась в воздухе, вытянувшись в едином слитном движении в направлении короля. Дроздобороду все же помогли долгие часы тренировок с лучшими учителями фехтования, в последний миг он успел вскинуть руку с кинжалом, чтобы парировать тонкую рапиру Охотницы, змеей устремившуюся к его горлу.
- Достаточно, - бросил Король, поворачиваясь в сторону дверей. – вы не подходите.
- Вы так уверены в этом, Ваше Величество? – Дроздобород с удивлением услышал в голосе девушки наглые нотки, но совершенно неожиданно для себя таки споткнулся, чуть не растянувшись совершенно не по-монаршьи на полу библиотеки: шнурки, стягивавшие голенища обоих его сапог, были аккуратно перерезаны.
- Теперь уже нет, - Король доковылял до кресла и устроился в нем с довольной улыбкой. - Слушайте внимательно. Ваше задание не будет связано с очередным убийством оборотня. Вы должны будете добыть для меня одну вещь, а именно – слюну дракона. С учетом ограниченного набора драконов в ближайшей округе вам придется добыть слюну Зиланта. Большого количества не требуется – достаточно одной небольшой склянки. Единственное требование – она должна быть совершенно свежей. Допускается не больше минуты контакта с воздухом. Берясь за это задание – помните, у вас есть только одна попытка, и в случае неудачи мое неудовольствие может проявиться весьма неприятным для вас образом.
- Позвольте задать вам вопрос, ваше величество, - девушка распахнула глаза еще шире, от чего сразу сделалась похожа на героев новомодной рисовальной техники. – вы держите меня за дуру?
- О нет, как раз наоборот, - парировал король. – Вот вы прекрасно управляетесь со своей рапирой. А меня в детстве отлично научили управлять королевством и работать с информацией. Как вы думаете, сведения о текущем местонахождении волка, причастного к Жеводанскому делу, будут для вас достаточной платой за это поручение?
Наконец-то ему удалось ее задеть. Впрочем, вполне предсказуемо. Миленькое личико Охотницы на миг перекосило гримасой ненависти, но королю было достаточно и этого мига, чтобы понять – приманка схвачена. Жаль, конечно, что придется расстаться с Гервигом таким образом, но, пожалуй, это даже справедливо. Чудовищам вроде него – не место в человеческом мире.
- Я согласна, ваше величество, - усталым голосом произнесла охотница.
- Тогда не смею вас задерживать, - ответил король.- все инструкции и сосуд для ингредиента вам передаст доверенное лицо, устроившее нашу встречу.
Уже в самый последний момент, глядя в удаляющуюся спину Охотницы, король вновь неожиданно окликнул ее:
- Сударыня, а все-таки скажите… - Охотница послушно обернулась на пороге, и Дроздобород вновь поглядел на нее, зацепился взглядом за серебряную шпильку в рыжих волосах, скользнул по лицу, остановился на затянутой в корсет груди. – Скажите, зачем Вам все это?
Юная девушка, словно сошедшая с картин Джампетрино, алым язычком быстро облизнула губы и улыбнулась королю обворжительнейшей улыбкой:
- Мне просто нравится смотреть, как они умирают, сир.
«Волки и овцы»
Первая книга фэнтези-трилогии
«Хроники Гервига»
* * *
Всего несколько глотков отвратительного на вкус пойла, и у тебя в груди поселится маленькое солнце, а сил, кажется, хватит, чтобы победить небольшую армию. Собственно так все и есть, если ты Король Брабанта и прочая и прочая, а пойло – настоянная на спирту вытяжка из свежей драконьей слюны, плюс еще десяток сложных ингредиентов, ради которых несколько человек отдали свою жизнь. Я, например, Король Брабанта. А ты вообще кто?
За час до начала осады Киля я толкаю тяжелые ледяные двери, выплавляя в них следы своими обжигающими ладонями, и иду к Ней. К самой красивой, самой ледяной и самой ненавидимой мной женщине на свете. Да полно, средний род подошел бы ей куда лучше. Мне сейчас предстоит совершить почти невозможное: очистить себя, как луковицу, докопаться до сердцевины, того пылающего ядра, из которого она пьет свою силу. А тебе слабо?
Долгих сто шагов до ее трона, и я от самых дверей вижу, как она резко вскидывает голову и плотоядно облизывается. Еще бы, я уже несколько лет не горел так ярко, как сейчас. Я ведь жгу последнее, что у меня осталось. А ты?
Я делаю еще шаг и цепкой хваткой впиваюсь в запястье моей прекрасной кристальной бестии. Момент истины.
Знаешь, я тебя, ненавижу, кто бы ты ни был, автор, читатель, друг и товарищ, глотающий эти строки. Даже больше, чем эту ледяную паучиху на троне. Ты списал меня с себя, и потому ты мерзок, так же как я сам себе мерзок последние несколько лет. Я разбил все зеркала во дворце, потому что у меня нет сил глядеть на отвратительного голема, который в них отражается. А ты сидишь там в тепле, попивая горячий чай и думаешь о характерах, потрошишь мои стихи, выверяя форму, устраивая себе сеанс психоанализа, размышляешь, убить меня или нет. Только подумай, ты серьезно обдумываешь, не убить ли тебе кусок себя.
У меня нет твоего чая, психолога, друзей, я не могу носиться со своей душой, как с писаной торбой, у меня в мои двадцать шесть есть только несколько страниц текста, в которые ты изволил уместить мою жизнь. Я не могу подождать, устроить себе отпуск, съездить в королевский вояж, потому что мое зло передо мной и во мне, и уже никуда не сбежать, и еще потому, что этот эпизод явно последний. Я сдираю с себя железо, обламывая ногти, потому что я больше не могу так, я уже почти умер под этим слоем холодного прекрасного уберкороля. Погляди, меня все ненавидят. Это не меня ненавидят, придурок, это тебя. Это ты сделал меня таким. И никакие королевы здесь не причем, так, фон, элемент интриги. Ты сейчас напишешь – чпок, королева обожралась нефильтрованного тепла и умерла, и будет так. Ом, Амен, Ка.
Эй, слышишь! Я не хочу быть этим твоим железным уродливым ублюдком, с головой вместо сердца, жопы, головы, рук и ног. Мне в пастухах нравилось куда больше. Поэтому, иди на хуй, автор. Справляйся сам.
Самое мерзкое, знаешь, в чем? В том, что вот эти, самые честные мои слова – пишешь тоже ты.
* * *
И душа моя где-то в срединной, ночной глуши,
Мое сердце замерзло в броне из каленой стужи,
Разве я тебе нужен такой, дорогая Ши?
Точно знаю: себе самому я такой не нужен.
Мне ведь даже и это запрещено: глушить
Пустоту коньяком этих строк, чего ни коснусь – мертвеет.
Расскажи лучше, как ты живешь, моя дорогая Ши?
Ты уж точно в своем королевстве меня живее.
К.Д.
читать дальше
Огромная просьба к читающим
предварительно освежить память
о сказке-первоисточнике:
babylib.ru/abc/r/rumpelshtilckhen-bratya-grimm/ =)
предварительно освежить память
о сказке-первоисточнике:
babylib.ru/abc/r/rumpelshtilckhen-bratya-grimm/ =)
Азимут падения - угол между меридианом,
на котором находится точка наблюдения,
и линией падения пласта (слоя, толщи, крыла складки,
плоскости трещины, жилы).
Тилли-тиль.
- Спрашиваю в последний раз. Как меня зовут?
- Приап, - ответила она твердо, глядя мне прямо в глаза.
О да, в этой женщине хватало твердости. Не хватало только любви к своему семилетнему сыну, которого она держала за руку.
Три предыдущих вечера подряд я бегал по их огромному дому, гордо именуемому «замком», подстерегая домочадцев за каждым углом и распевая эту идиотскую песню:
«Скоро-скоро дитя я отберу;
Ах, хорошо, что никто не знает,
Что Румпельштильцхен меня называют!»
Думаю, что в конечном итоге мое имя мог без запинки произнести даже заикающийся поваренок.
- Приап, значит, - задумчиво проговорил я.
Мужем женщины, стоящей передо мной, был вовсе не король, а его сводный брат — жадный настолько, что ради возможной выгоды решился на откровенный мезальянс. Дочка мельника, способная за ночь перепрясть солому в золото, виделась ему вполне достойной партией. Впрочем, женушка оказался ему под стать. Войдя в королевскую семью, она тут же взялась за короля, отвадив от него всех фавориток и даже одного фаворита.
И вот сейчас, как я запоздало понял, у нее был реальный шанс стать не просто невесткой короля, а настоящей королевой. Ребенок от первого брака только мешал ее блистательному восхождению. Как удачно, что глупый старый гном пришел за своей наградой.
Мальчик не плакал. Когда я протянул к нему руку, он послушно сделал шаг вперед.
Нимуэ так любила эту историю, что заставляла рассказывать ее снова и снова. Еще бы. Старого мудрого Румпеля, решившего проучить алчную женщину и не менее алчного королевского родственника, обвели вокруг пальца. И все-таки это была лучшая из моих ошибок.
Мальчишку звали Тиль. Потом он говорил мне, что когда станет совсем большим, его имя тоже вырастет и превратится в мое.
***
У моей «награды» оказался счастливый характер. Мальчик не подобострастничал, не жалел себя и никого не боялся. Даже меня.
Ему все было любопытно. Когда я сортировал камни, он часами мог сидеть рядом. Подобная усидчивость удивляла меня, потому что я прекрасно знал, сколько энергии прячется в нем. Мое жилище, такое же старое, как и я, с трудом выдерживало натиск детской любознательности.
И все же его неподдельный интерес ко всему, чем я занимался, привел к тому, что потихоньку я стал приобщать его к горному делу. Учил слушать породу, находить рудоносные жилы и месторождения драгоценных камней.
Мы уходили поглубже в горы и сидели там, растворяясь в камне и в тишине. Моей науке невозможно было научить на словах. Я не орудовал киркой или буром. Можно было просто дать направление: почувствуй внутреннюю полость, почувствуй твердость рудоносного слоя, и после того, как ты устроишь внутри себя обвал, земля тоже дрогнет и обнажит то, за чем ты пришел.
И земля послушно дрожала, отвечая на его волю.
Я встречал многих, желающих обучиться гномской магии. Им всем не хватало чего-то, что превращает слова во внутреннее знание. А этому мальчишке все давалось так легко. Даже слишком легко.
Когда он уходил один, я непременно кричал ему вслед:
- Тиль, не забудь учитывать азимут падения!
Больше всего я боялся того, что он увлечется и окажется погребенным под тоннами земли и камней. Мерзкий мальчишка только смеялся над моим беспокойством.
Когда Матушка Крот готовила что-то в своем огромном чане, он с озабоченным видом наклонялся над булькающим варевом и вопрошал:
- Ты же не забыла про азимут падения, нет?
Матушка каждый раз клятвенно обещала доложить ровно столько азимута, сколько потребуется.
***
Именно он нашел пещеру Сказок. Название ей дал, разумеется, тоже он. В моем реестре она была бы просто пещерой № 234.
Это была полость с огромным количеством друз горного хрусталя. Даже необработанный, от тусклого света факелов хрусталь сверкал так, что и мое каменное сердце ликовало от подобной красоты.
Однажды, когда я уже успел забыть о находке Тиля, он с торжественным видом пригласил меня составить ему компанию в прогулке до пещеры. В тот день мои старые кости ныли особенно противно, поэтому я долго отнекивался.
- Тиль, у меня отличная память. Не обязательно тащить меня так далеко. Я могу закрыть глаза и вспомнить каждый кристалл.
-Твои глаза там не потребуются, - отрезал Тиль, и я покорился.
В пещере он долго бегал взад-вперед, что-то бубнил, к чему-то прислушивался, а потом решительно повлек меня к совершенно невзрачному валуну.
- Садись.
Я послушно сел, а Тиль плюхнулся рядом. Он поерзал своим тощим задом на земле, устраиваясь поудобнее, и закрыл глаза.
Пару минут ничего не происходило, кроме того, что кости ныли все сильнее.
Только я открыл рот, чтобы выразить свое возмущение, как пещера тихонько загудела. Затем из гудения родился один чистый звук, потом другой. Кристаллы пробудились от тысячелетнего сна, чтобы спеть нам бесконечно нежными голосами.
В изумлении я повернулся к мальчишке. Он посмотрел на меня и тоже тихонько пропел:
«Скоро-скоро дитя я отберу;
Ах, хорошо, что никто не знает,
Что Румпельштильцхен меня называют!»
Каким облегчением было понять, что он никогда не винил меня в том, что произошло.
***
День был из тех, когда забываешь о своем возрасте, о скверном характере, о всех гнусностях, происходящих вокруг.
Мы с Нимуэ сидели на берегу ее озера и играли в нашу любимую игру.
- Выдра и черная чайка подерутся из-за рыбы, - сделала свою ставку Дева озера.
- Коршун выхватит лосося и уронит его обратно в воду, - уверенно сказал я.
Чье предсказание окажется верным в течение ближайших двадцати минут, тот и герой дня.
Солнце припекало, вода шла мелкой рябью. Мы щурились и ждали каждый своего.
Мир бездействовал уже семнадцать минут, когда мимо нас на полном ходу в воду ворвался Тиль. Он орал, брызгался во все стороны, шлепал по воде руками и, разумеется, распугал всех наших выдр, лососей и птиц.
- Детство такое непредсказуемое, - вздохнув, сказала Нимуэ.
***
Встречаться с клиентами у себя дома я не любил. А когда это все-таки случалось, я вел их в комнату, которую Тиль гордо именовал кабинетом.
Кот в сапогах, как это и заведено в их племени, тут же устроился со всем возможным комфортом. Для этого он подтащил поближе к камину тяжеленное кресло из мраморного дерева, пропахав при этом в ковре глубокие борозды.
То, что ковер вместе с креслом стоили как половина месячного бюджета Вестфалии, не вызывало в этой кошачьей душе никакого трепета.
Кто-то наивный может сказать, что Кот, дескать, понятия не имел, сколько могут стоить эти предметы интерьера. Ха! Любой кошке всегда известна истинная стоимость того, что она портит. Другое дело, что этому племени с его высокомерием нет никакого дела до вопросов чужой собственности.
В качестве небольшой мести я остался стоять, излучая холодность и желание побыстрее перейти к официальной части встречи. Естественно, это не вызвало у гостя никакого неудобства, так что немного погодя я все-таки сел.
- Чашечку чего-нибудь согревающего? - любезно, хоть и немного фальшиво, спросил я.
Нет, никто не смог бы меня упрекнуть в несоблюдении законов гостеприимства.
Наглая скотина и не подумала отказаться. Хотя чай он и не любил, в итоге Коту было скормлено не меньше килограмма мясного фарша, а его ручным мышам - две ложки пшена. Положим, мыши меня не разорили, и тем не менее.
- Итак, - сказал я терпеливо, - чем могу быть полезен?
- Я хочу заказать у тебя носки.
Всмотревшись в мое лицо, Кот поспешно добавил.
- Вязаные волшебные носки, делающие шаг хозяина совершенно бесшумным и согревающие лапы даже в объятиях Снежной королевы. Стал бы я тревожить тебя по поводу обычных носков! Плачу золотом, а сверху будет еще небольшой, но чистый рубин в три карата
Видите, кошки прекрасно разбираются в денежных вопросах.
Пока я с тоской размышлял о том, что клиент нынче измельчал со своими носочными запросами, в дверь поскреблись. Извинившись перед посетителем, я вышел. Как и ожидалось, в коридорчике оказался Тиль.
- Деда, - сказал он решительно, - не время разбрасываться клиентами. Ты сам говорил, впереди тяжелые времена. Инфляция, дефицит доверия, оскудение руд. А Кот такой пушистый, не говоря уже про двух ручных мышек, живущих в кармане! Между прочим, одну из них зовут Людоедом.
Увы, дети так быстро попадают под обаяние шерстистых авантюристов.
- Вязать будешь сам, - буркнул я, понимая, что в скором времени Матушка Крот проходу мне не даст, насмехаясь над презентабельного вида пожилым мужчиной, с угрюмым видом постукивающего спицами в укромном уголке.
***
Тилю было 17, когда ему открылся секрет подземных перемещений - святая святых гномской магии. В тот день я был по делам в землях дракона, в Баварии. Представьте себе заповедный край заливных лугов со стадами белоснежных овец, край озер и лесов - и вы поймете, отчего Зилант выбрал себе именно эту страну для своей тихой тирании.
Кстати, когда я однажды упомянул про тихую тиранию в разговоре с драконом, он хохотал так, что чуть не спалил меня. Драконий юмор порой совсем мне непонятен.
Как сейчас помню, я стоял на вершине холма и любовался своим стадом. Да-да, Румпельштильцхен - овцевладелец. В силу понятных причин я не слишком афишировал этот свой деловой аспект.
Идиллию нарушило чье-то пыхтение. Обернувшись, я чуть не подскочил. Из зеленой травы в воротнике из жирного чернозема торчала голова Тиля. Впрочем, голова не просто торчала, а еще и смотрела на меня с непередаваемой мольбой.
- Дружочек, - озабоченно спросил я с интонациями Матушки Крот, - а ты уверен, что так твои ножки остаются в тепле?
Я так гордился им.
Он взрослел, а его мастерство вырастало вместе с ним. Путешествия занимали все больше времени, и я понимал, что не удержу его, когда однажды он решится уйти надолго.
Конечно, такой день настал.
Тиль, переросший меня на две головы, облапил меня и прогудел в самое ухо:
- Не переживай, я всегда буду помнить и про падение, и про его азимут.
Матушка Крот плакала, утирая глаза фартуком, а я стоял с пустой звенящей головой, и внутри что-то падало и обрывалось. Где-то далеко дрожала земля.
Я всегда поражался тому, насколько люди охотно верят в самые абсурдные вещи. Например, в то, что гномы рождаются от скалы. Однажды во время прогулки с Тилем я пошутил, что если бы хотел быть рожденным от скалы, то ею была бы вот именно та черная громада, плоская как обеденный стол.
Когда Тиль ушел, я все чаще уходил к своей названной “родительнице” и подолгу лежал там, свернувшись. Там мне было спокойно, там, на груди у земли, я мог провалиться в благословенное беспамятство.
Мне стало сложнее двигаться. Порой мне казалось, что мои ловкие и точные пальцы ювелира каменеют.
Я видел, как беспокоится Матушка Крот. Она замечала то, что не хотел замечать я. Гномы, когда настает их час, уходят так же, как и все остальные на этой земле. И совсем редко так, как я – врастая в камень, превращаясь в него.
И все-таки я ждал. Подолгу гулял, разрабатывая негнущиеся суставы, встречался с клиентами, с особой щедростью раздавая им секреты, накопленные мною за долгую-долгую жизнь, ходил на озеро к Нимуэ – не поговорить, так помолчать вместе. Или сыграть в любимую игру.
- Выдра вынырнет из воды, сжимая в зубах огромную жемчужину, - сделала свою ставку Нимуэ.
- Тиль вернется, - тихо сказал я и улыбнулся.
Я стал героем дня на семнадцатой минуте.
# 8. Персонаж: Гаммеленский Крысолов.
читать дальше
С уважением и извинениями всем,
кому пришлось ждать опоздавших со сдачей
кому пришлось ждать опоздавших со сдачей
Кёльн
Закатное солнце расцветило холодное небо Кёльна богатым теплом. Щедро позолотило шпили соборов и церквей, укутало город в мягкую розово-дымчатую персидскую шаль сумерек. И если оставлять в памяти вечера, то только такие тихие и прекрасные, когда кажется, будто ангелы тихо поют в самую душу, не меньше тебя очарованные этим великолепием.
Расходится люд по домам, торопятся бюргеры по семьям, спешат укрыться за стенами - скоро ночь! Лишь изредка восторженный трувер или влюбленный студент остановится, замороженной чарующей нежностью гаснущего вечера. И если б нашелся среди них хоть один с тонким слухом смог бы понять, что не ангельское пение, рожденное где-то в груди, слышится ему, а пронзительная мелодия флейты. И если б пошел такой чуткий слухом, ведомый любопытством, на зов мелодии, то увидел бы заново прекрасный свой город.
Тихо-тихо струилась музыка, ведя за собой вдоль по набережной Рейна, мимо рыбного рынка и церкви святого Мартина, через Гогенцоллеровский мост, где описав легкую петлю под каждой его аркадой, стала подниматься выше и выше, и, наконец, запуталась в шпилях Собора.
И если б поднял глаза пришедший, если б сквозь угасающие лучи посмотрел бы на тонкие аркбутаны и контрфорсы*, то быть может увидел бы темноволосого юношу, играющего на флейте.
Но только нет в Кёльне внимательных слушателей, расходится люд по домам, торопятся бюргеры по семьям, спешат укрыться за стенами, не до музыки им.
Никем не услышан бледный музыкант в темных одеждах, мелодия его подарена одному только городу. И быть может тоненькой девчушке, что бодро бежит по кёльнским крышам, так воздушно, будто бабочкой порхает над лугом. Развеваются на ветру волосы цвета чуть неспелой пшеницы, струятся вплетенные в них яркие разноцветные атласные ленточки. И если краешком глаза уловить ее бег, кажется, что не девушка мимо промчалась, а легкая повозка, запряженная четверкой резвых лошадок, с озорными бубенцами в густых гривах.
- Флейта! - воскликнула девушка.
- Бубенчики - молодой человек тепло улыбнулся в ответ.
- Опять ты забрался на самую верхотуру? Если б не услышала твою мелодию, никогда бы тебя не нашла.
- Нашла бы, ведь я играл для тебя!
- Для меня? Эту грусть? Для меня нужно играть совсем не так! И, тряхнув головой так, что разметались волосы с вплетенными ленточками и зазвенели колокольчики в них, девушка рассмеялась. Выхватила из-за пояса цимбалы, взмахнула руками, притопнула ножкой, и, кажется, сама обратилась вдруг в бубенцы. Бодрый радостный перезвон прокатился над крышей собора, каждым звуком, каждой нотой своей говоря о жизни, о солнце, о радости лета и яркой молодости.
И крыша старого угрюмого собора, с ее темными готическими шпилями, с узкими оконцами, вдруг озарилась каким-то особым, теплым, из самого сердца идущим светом. Точеные ножки девушки быстро-быстро мелькали на фоне мрачных каменных украшений, будто стирая с них черную копоть времени и войн. Светлые волосы разметались, ленточки переливались какой-то своей, стороннему наблюдателю непонятной радугой. Музыка, чистая и свежая, словно ледяная вода из ручья ранним утром, омывала старый собор, разбрызгивая повсюду свои капли-ноты.
И молодой человек, сидевший, скрестив худые руки на груди, не выдержал и подался вперед, прижал к себе родное, теплое, цветное, свежее. Рука? Губы? Волосы? Он обнял девушку, закружил ее и как-то незаметно для самого себя пропитался ее светом, ее радостью, ее музыкой, ею самой...
- Вот об этом я и вспоминал, играя. - Наклонившись, юноша зарылся лицом в светлые пушистые пряди, глубоко вдыхая их чистый чуть травяной запах - О твоем гимне жизни, о легких шагах, о свете, что загорается в сердце от взгляда на разметавшиеся твои волосы.
- А ты помнишь... помнишь, как мы встретились?
- Конечно помню, - девушка улыбнулась воспоминаниям - Я шла по улицам маленького городка, все было как всегда, привычно, неизменно. А потом...вдруг услышала музыку...
Девушка задумалась, пытаясь передать словами ощущения мелодии, ее чарующую красоту, поразившую ее тогда. Она была настолько слаба и незаметна в грязи узких змеевидных улиц, что, казалось, еще секунда - и пропадет, исчезнет, как будто и не было ее вовсе.
Вместо этого она посмотрела ему прямо в глаза и сказала просто и ясно - С первых же нот я поняла, что ты наш, что ты - Музыкант. Это было настоящее чудо - ты же знаешь, как редко случается найти одного из нас. Я так обрадовалась, так обрадовалась! А вот музыку ты играл грустную. От нее было больно, понимаешь? - В глазах Риты проявилась как будто та самая грусть, что родилась и разлилась когда-то давно в воздухе от звуков флейты. Она снова пережила ту гнетущую безысходность, ту тоску, которая сжимала горло и отказывалась отпускать, ту мучительную пустоту в душе, от которой было так тяжело, что даже она - эта яркая девушка - почти перестала радоваться.
- И мне захотелось вылечить тебя, сделать все, что в моих силах, чтобы только ты перестал так играть, так мучить! Я же могла показать тебе совсем другое - лето, счастье, легкость, надежду! Это же так просто! Капелька магии, парочка нот, за которые даже Сакбут* не стал бы ругать! А когда я увидела тебя только убедилась, что все правильно решила! - девушка озорно улыбнулась, и приподнявшись на носочках, звонко чмокнула юношу в нос.
- Я играл свою жизнь, Рита. А потом услышал твои бубенцы и был поражен, как гармонично влились они в мою мелодию, как преобразили ее. Мне казалось, луч солнца упал на мою флейту и согрел ее. Согрел так, что тепло перешло по моим рукам прямо в сердце. Ведь я ничего не знал тогда о Музыке, о мирах и Завесе... Но в тот момент я нащупал нить, мою тревожную красную ниточку, которая вела куда-то за горизонт. А сегодня наконец понял куда, принял решение. Рита, я...
- Меня зовут Бубенцы, Флейта. Бубенцы. И кстати о решении, ты снова пропустил общий сбор, а ведь тебя специально предупреждали! Боже, Флейта, сегодня ведь принимали важное решение.
- Такое уж важное, что приняли без меня?
Последний луч солнца медленно сползал по крыше, уступая холодным сумеркам. И если внимательно присмотреться, стало бы видно, что в юношеской улыбке тоже не осталось тепла. Только горькая холодная грусть.
- Ну не ёрничай, Флейта. Сакбут ждет тебя.
Коренастый трубач, лидер Музыкантов, сидел на поваленном дереве, начищая трубу.
- Мы идем в Бремен, Флейта, - сходу начал Сакбут.
- Я так и думал. Мне жаль, но я иду в Гамельн.
- Ожидал чего-то такого от тебя. Ты Музыкант, Флейта, а Музыканты всегда уходят в Бремен. Решение принято. Наше время пришло. Завеса будет прорвана, Музыка уже не поможет. Увы, но этот мир обречен, Флейта. Ты родился здесь, понимаю, это грустно, но пожалуйста, попробуй понять это и смирись... На этой границе Тьма особенно сильна, а мы, наоборот, почти бессильны. Такое уже случалось. Здесь слишком много злобы и жестокости. Гамельн из-за безумия своих магов станет Вратами, через которые Тьма пройдет в этот мир, мы ничего не сможем изменить. Город наводнили крысы, а это верный признак скорого конца, значит времени почти не осталось.
Ты ведь тоже чувствуешь это, как мы все. Здесь играть бессмысленно, мы Музыканты и не имеем права расходовать силы. Флейта, этот город, да и весь этот мир уже не спасти. Играть здесь все равно, что латать прогнившую сеть.
Пойдем с нами. Ты хорош, Флейта, ты очень хорош, может быть один из лучших, ты должен идти с нами. Испокон веков Музыканты идут в Бремен, чтобы играть там, где музыка еще нужна. Это закон. А здесь уже ничего нельзя сделать. Тем более соло.
- Что ты можешь знать о соло, Сакбут? Я иду в Гамельн и буду играть. Не важно, с вашей помощью или нет!
- Ты сентиментальный дурак, Флейта. Сентиментальный дурак, так и не ставший настоящим Музыкантом.
- Кассиан!
- Рита...
- Бубенцы, ну хоть ты вразуми его! - трубач раздосадовано махнул рукой - Потому что меня он слушать отказывается.
- Кассиан, - Бубенцы, схватила юношу за худые руки. - Флейта моя, что же ты делаешь? Ведь ты один из нас. Ты Музыкант и у тебя нет другого пути. Послушай меня, ведь я знаю лучше. Это я нашла тебя, я рассказала тебе все, что знаю. И принимая это знания, ты принял и судьбу. Нашу общую судьбу, потому что мы не играем по одиночке.
Ты понимаешь, Флейта? Понимаешь, что этот мир уже заражен и ты ему ничем не поможешь? Зато есть много других, где твоя музыка необходима.
- Мне нравится этот мир, Рита. Нравится таким, какой он есть, со всей его грязью и болью. Это мой мир, мой... и он подарил мне тебя, подарил мне твое имя, я не хочу его покидать. Потому что еще есть шансы. Потому что всегда есть, кого спасать.
- Мы латаем Завесу там, где это целесообразно. Нас мало, Флейта, миров много, людей - бесчисленное количество. И мы спасаем миры, не людей, иначе у нас просто не хватит сил.
- Рита, там, на крыше я сказал... я понял, куда вела меня ниточка. Осознал наконец, какую занозу я ношу в сердце. Рита, я понял, я всегда знал, но только сейчас понял, жизнь бесценна, какой бы она ни была. Это ты мне объяснила, этому меня научила ты. И ради этого я иду в Гамельн.
- Нет же! Ради этого мы уходим в Бремен! Пойми же наконец, если уйдешь, потеряешь все, потеряешь меня... Ты один из нас, Флейта! И только с нами ты имеешь смысл. Ты никогда не сможешь пройти в Бремен один, никого один не спасешь! Никого не спасешь и погибнешь вместе с этим обреченным миром! Пойдем с нами, Флейта. Пойдем с нами! Умоляю тебя!
- Я иду в Гамельн, Бубенцы... Моя ниточка ведет меня туда.
Гамельн.
Славься, славься город Гамельн! По всему свету идет молва о золотых шпилях прекрасных твоих соборов, по всему свету говорят об ученых мужах твоих.
Но скоро по всему миру шепотом станут пересказывают слухи о темном ужасе таящимся под твоей ратушей, о крысах, черных, будто ночь Саммайна, наводнивших твои улицы.
Славься, славься город Гамельн. Долгие лета. Да убережет тебя Яркое Солнце.
Город встретил его промозглыми сумерками. Как разительно отличался этот вечер от последнего в Кёльне. Солнце садилось где-то за хмурыми тучами, сгущающие тени складывались в зловещие узоры. И если смотреть на них долго, начинало казаться, что тени неподвижных домов шевелятся, переплетаются друг с другом и будто бы даже шепчутся... Но некому смотреть: тревогой пропитан воздух Гамельна, спешат убраться с улиц последние запоздалые жители. Домой, домой за крепкие стены, в теплые комнаты к зажженным свечам и каминам, где не страшен сам дьявол и все черти его.
Затихают улицы Гамельна и даже флигели, не смотря на сильный ветер почти не скрипят. А ветер воет, кричит, предупреждает - Беги, беги путник, беги! Здесь не место горячей крови - Холодные порывы его вымораживают, леденя не только тело, но и сердце, внушая тревогу и страх.
Ни разу еще Кассиан не бывал в месте со столь тонкой границей между мирами. Никогда так остро не ощущал чужеродного враждебного присутствия. Неумелые игры с магией довели гамельнских ученых до беды. Давящее чувство тревоги, разлитое в воздухе, иголочками кололо сердце, не отпуская ни на минуту. Всем своим естеством молодой музыкант ощущал колебания завесы, рвущуюся на волю черную, нечеловеческую злость. Руки сами собой потянулись к флейте.
- Крыша, мне нужна высокая крыша - подумал Кассиан - высокая крыша, чтоб охватить весь город.
Несколько кварталов и юноша у цели. Подпрыгнув, ухватился за выступ, подтянувшись, закинул жилистое тело на выступ крыши. Пара мгновений и вот он уже за фронтоном городской ратуши.
Город обезлюдел, ни одного гуляки, ни припозднившегося торговца не было на улочках. Плотное покрывало ночи, накрыло город и, казалось, стерло не только краски, но и заглушило все звуки жизни. Ни собачьего лая, ни песен в тавернах, ни единого звука не нарушало зловещей тишины.
- Ненадолго - подумал Кассиан. - Один замученный котенок, одна незаслуженная оплеуха, одна полная зависти мысль... Какой ужасной или ничтожной могла оказаться причина, окончательно порвущая завесу.
И будто вторя тревожным его мыслям город отозвался тысячей шорохов.
Крысы! - с отвращением подумал Кассиан. - Будто по команде по улицы вдруг разлились полноводной рекой из крыс. Юркие серые тела скользили без видимой цели, прибывая из подвалов, спускаясь с чердаков, маленькие скребущие лапки выбивали по мостовой зловещие заклинания.
- Сакбут был прав - нахмурился Кассиан - Чертовы порождения тьмы, предваряющие ее приход, усиливающие ее влияние, наводнили город и казались разумными.
Именно крысы вели Музыкантов от города к городу, ведь там, где массово плодятся серые твари, там Завеса между мирами была тоньше всего. Истончается завеса - появляются крысы. Появляются крысы - истончается завеса. Нет смысла играть и укреплять границу там, где где не вытравлены крысы.
Что же теперь? - невесело подумал юноша, стоя на черепичной крыше ратуши в самом центре живой реки. - Что я смогу один? Я - флейтист-соло... музыкант без труппы?
- А хоть бы и так! - Решительно тряхнув головой, юноша поднес флейту к губам. - Хоть бы и один. Вдохнул поглубже и заиграл простую, но настойчивую мелодию.
- Пойдем, Пойдем, - говорила музыка - Туда, где изобилие, где вкусные объедки, много! много! много! Полные амбары зерна и копченого мяса, изобилие! еда! еда! еда! Пойдем, пойдем, пойдем - звала за собой мелодия.
И вот уже крысы подняли мордочки кверху, словно принюхиваясь, и казалось готовы были пойти вслед за музыкой, но нет. Что-то было не так, не было привычной магии в этой игре, хотя юноша вкладывал в игру все свое умение. Что-то неправильное слышалось в мелодии, вместо привычного звучания странная выходила какофония. Непонятный шум глушил магию флейты, порождая губительный диссонанс.
Жгущие щупальца отчаяния внезапно сжали сердце музыканта.
- Неужели права была Бубенцы? Неужели один я не значу ничего - думал он с горечью.
Но нет, не сдастся лучший флейтист Музыкантов, до последнего будет бороться!
Снова поднес флейту к губам, отрешился от мыслей и тут, нет, не услышал, почувствовал чужую мелодию. И не мелодию даже, мягкий, словно поцелуй матери, намек на музыку или даже песню. Над спящим городом лился чужой еле уловимый чарующий зов. Не обычная музыка, а нечто большое, нечто иной природы, прекрасное само по себе, но так мешавшее приманивать крыс.
Заинтригованный, юноша, закрыл глаза, пытаясь ощутить мелодию сердцем. Она лилась откуда-то сверху, от стен города, оттуда, где виднелись шпили собора святого Бонифация.
Лилась мягкой колыбельной, мурчащим зовом, манила, очаровывала, звала за собой, лаская зазывала куда-то за стены города, за реку, туда, туда, где еда, где мягко-мягко, где тепло. И крысиная река, растянувшись по улочкам, устремилась именно туда. Крысы выходили из города, перебегали через подъёмный мост и серой вьющейся лентой уходили к реке. Откуда-то Кассиан знал, что и там они не остановятся и будут плыть в трансе, пока не утонут. Магия загадочной музыки была очень сильна.
Город спал, ничего по идее не могло в этот час прорвать Завесы и флейтист решился. Бегом, ловко балансируя на крышах домов, отправился на зов неслыханных ранее звуков. Кто бы не был таинственным заклинателем крыс, Кассиан его найдет.
Яркой нитью теперь видна чужая мелодия, она ведет его все выше и выше, к самым шпилям собора, где уже не пройти человеку. От звука его шагов загадочный напев обрывается, но вокруг никого нет.
- Кто ты! Покажись, загадочный музыкант! Я не причиню вреда.
Тишина ему ответом. Ни звука, ни движения. И только очень внимательный наблюдатель увидит, что на флигеле темнота чуть плотнее, будто нечто притаилось и ждет. Кассиан внимателен, он видит отблеск звезд в холодных нечеловеческих глазах.
- Кто ты - шепотом спрашивает юноша. Кто ты, прячущийся в тенях? Сама собой рука тянется к флейте и вот уже тихая мелодия слышна двоим на крыше. А в мелодии вопрос, а в мелодии надежда, а в мелодии тихое ожидание, полное неверия и тоски...
Мягкий удар о крышу за спиной Крысолова, мягкие шаги, тихий, переливчатый голос
- Кто я мне известно, а вот кто ты, музыкант? Крысолов?
- Ха, крысолов? Похоже что да! Я - Крысолов!
- Мрррррр-ха, а кто же я тогда? - В тусклом свете прячущегося за грозными тучами месяца появляется улыбающаяся морда. Изумленный Кассиан чуть робеет, увидев перед собой огромного кота. Кот обут в сапоги и от улыбки его, полной острейших клыков, может дрогнуть и куда более храброе сердце.
- Хорошие сапоги. И хорошая музыка. Вот только я не вижу твоего инструмента.
- Кошкам не нужны инструменты, чтобы петь музыку. Магия в нас самих, музыка в нас же. - Мрррррр! Зачем ты пришел в этот город, одинокий Музыкант?
Кассиана, разговаривающего с котом в сапогах, больше не удивить. Если если он распознал магию музыки, что удивительного в том, что играющий Зов, распознал в нем Музыканта.
- Кое-кто обещал меня хорошо отблагодарить, если здесь что-нибудь случится.**
- Что-нибудь здесь случится в любом случае, причем вот-вот!
- Именно поэтому я не смог отказаться.
- Со словами ты играешь не хуже, чем на флейте. Правды не сказал, но и не соврал. Не бойся и ты, юный Музыкант. И все ж-таки ответь, зачем ты тут?
- Я... - юноша трясет головой, не зная, как начать. - Вот ты! Ты звал крыс. Зачем?
- Утопить
- Я тоже. Значит ли это, что ты знаешь о Завесе?
- Значит. Что ты собирался делать после того, как разберешься с крысами?
- Потом… потом я спас бы людей!
- Людей? - ухмыльнулся Кот. - А нужно ли их спасать? Заслужили они спасения?
- Да! - решительно ответил Кассиан. - Раз Завеса еще не порвана значит, здесь есть чистые души, а даже, если б и не было, все равно, да!
- Фррррр! - сказал Кот, пряча в усах улыбку.
Полный боли и муки вскрик вдруг раздался откуда-то из глубины темных улочек.
- Нет! хором воскликнули человек и кот.
- Нет... Казалось Кот вдруг разом стал меньше. Непередаваемая боль слышалась в его неверящем бормотании.
- Что.. что это было - спросил озадаченный Кассиан.
Тихо, будто через силу кот ответил: - Только что ударом сапога один из твоих сородичей убил одного из моих...
- Аааах! - Флейтист падает на колени, обнимая себя руками, в приступе дикой боли. - Нет.. нет.. нет.. Завеса. Завеса, Кот, Завеса! Я чувствую...
Все его естество кричит - Беги-беги-беги! Смерть! Боль! Ненависть, ненависть! - Но он все-таки поднимается с колен, делает глубокий вздох, сжимает в руках флейту.
- Кот, Завеса прорвана. Ответь, зачем ТЫ пришел в город?!
- Спасти людей... и кошек.
- Наши мелодии не ложатся одна другую, мы не можем играть Зов одновременно. А времени нет, вот-вот люди начнут сходить с ума и убивать. Нужно не дать разрыву расшириться. Ты умеешь мурлыкать защиту и умиротворение?
- Конечно, я же кот!
- Играй, а я выведу людей. На мой зов пойдут чистые души.
- И кошки?!
- Я... я не смогу. Играть две мелодии сразу невозможно. Я не сумею, Кот. Это за пределом моих сил.
- Люди могут играть и две, и даже три мелодии. Преимущество, неразумно данное неразумному виду... Это даже не вопрос таланта, вы просто можете.
- Просто поверить словам кота в сапогах-на-крыше?
- Теряешь время, мальчик. Теряешь время. - Кот ложится на крышу, поджав лапы, уши его напряжены, кончик хвоста подергивается. Воздух вокруг его начинает тихонько вибрировать, еле слышное кошачье мурчание превращается вдруг в напев. Спокойствие и нежность слышится в нем, ласка, умиротворение, тепло касаний и мягкая нега.
Кассиан подносит флейту к губам, закрывает глаза и думает о летнем дожде, о домашнем уюте, о безоблачном голубом небе, о девушке с волосами цвета неспелой пшеницы, о любви. Он глубоко вдыхает и раскрывает свое сердце, отдавая музыке самое ценное, что у него есть.
Волшебная мелодия разливается в небе над спящим городом, заставляя чистые души проснуться. Полусонные дети покидают свои кровати и взявшись за руки идут по ночным улицам, следуя Зову Музыки. А по крышам и брусчатым мостовым бегут городские кошки.
# 9. Персонаж: Король Дроздобород
читать дальше
Оправдание короля
Я пишу тебе это письмо в неживой тиши
королевских покоев. Скажи, как ты там поживаешь или
надо спрашивать – как ты там не живешь, дорогая Ши?
Я – живу, как король, по-другому не научили.
К.Д.
королевских покоев. Скажи, как ты там поживаешь или
надо спрашивать – как ты там не живешь, дорогая Ши?
Я – живу, как король, по-другому не научили.
К.Д.
* * *
Хорошее представление о воспитании будущего короля Джона Первого, Дроздоборода, дает следующий эпизод из его детства, записанный придворным историком со слов самого короля. Далее сохранен язык источника:
Сколько себя помню - каждый раз ждал отца на самой верхушке Речной Башни. Я поднимался туда в день его прибытия и проводил время за предусмотрительно захваченным учебником, или швыряя мелкие камешки в воду Рейна. Отец никогда не опаздывал. Стоило часам на городской ратуше пробить полдень, как на горизонте появлялось небольшое облако пыли, медленно разрасталось, приближаясь, и, наконец, распадалось на отдельных всадников кавалькады, несущихся к переправе. Всадники рассаживались на заблаговременно поданный паром, а я бежал со всех ног вниз, все сто двадцать ступеней, чтобы встретить отца во дворе замка, запыленного, хмурого. Он всегда приезжал домой уставшим, но неизменно находил силы обнять меня своими вечно холодными руками и задать задачку. Не знаю как, но это стало традицией: каждый раз по возвращении с инспекции от границ Карантина он привозил мне новый каверзный вопрос по тактике, политике, стратегии. Когда мне удавалось разрешить его верно, я получал больше свободного от занятий времени, а если я ошибался – то доля уроков увеличивалась. Хотя, к тому времени блестящий ответ давно уже стал для меня не вопросом награды, а делом королевской чести. В тот день отец спешился и сразу же достал из седельной сумки три продолговатых футляра.
- Погляди, Джон, - сказал он, - по дороге с границы я нашел время заехать в Дортмунд. А чем он у нас славен?
- В первую очередь, искусными ремесленниками, я полагаю? – уж про Брабант я знал все.
- Молодец, - похвалил меня отец. – Как ты, наверное, помнишь, у трех известных дам нашего двора на днях день рождения.
- Отец, вы не правы! – поправил я. – День рождения на днях будет только у графини Мюнстерской и новоиспеченной маркизы Эссенской.
- Ах да, - притворно опечалился король. – Я, наверное, ошибся, купив три подарка. Что ж, сынок, раз именинниц у нас две, придется тебе выбрать подарки для них. С этими словами король Абелард открыл футляры. На меня смотрели три прекрасных ожерелья, два – почти одинаковых, только разнился узор драгоценных камней, и третье – куда красивее, инкрустированное крупными рубинами и выделявшееся из трех, как роза среди полевых цветов. Задача была несложной:
- Отец, это рубиновое ожерелье нужно отдать графине Мюнстерской, а маркизе – любое из этих двух.
- Объясни свое решение, сын? – вскинул брови Абелард.
- Это просто, - ответил я. – графиня и маркиза сейчас примерно равны по знатности, но логика требует чтобы рубиновое ожерелье кому-нибудь досталось. Пусть хоть одной из них будет приятно. Тогда и ее преданность короне будет больше.
- Ты ошибся, сын. – по лицу Абеларда пробежала тень. – Графине и маркизе следует подарить одинаковые подарки. Иначе одной из них будет обидно, что ее обошли королевским вниманием, что породит при дворе еще долю зависти и ненависти. А нелюбовь к королю – куда хуже излишней любви. Хорошо запомни этот урок: иногда лучше ограничиться меньшим, но равным, нежели разделить все лучшим образом. Однако, королевская воля – закон, и ожерелья будут подарены так, как ты только что решил. Я, конечно, не премину известить прекрасных дам о том, кто выбирал их подарки.
Я уже говорил, что иногда ненавидел своего отца?
Биография Джона Первого, Дроздоброда
Издание третье, дополненное.
* * *
Победоносное наступление соединенных войск Брабанта и Снежной королевы на Северные города объясняется только продолжительной интригой Брабанта против остальных Королевств, позволившей почти тридцать лет тщательно разрабатывать планы атаки и совершенствовать в Гаммельне боевую магию.
Нельзя не отметить, что создание и поддержка Карантинной зоны в Срединных землях является хрестоматийным примером искусства провокации и победы Брабантской дипломатии, вне зависимости от моральных оценок происшедшего. Сговор со Снежной Королевой, увенчавшийся Войной двух Ведьм, лишь подчеркивает гений короля Абеларда, с удивительной точностью спланировавшего события, определившие жизнь двух поколений жителей Семи Королевств. Как известно, грандиозный замысел отца выпало окончательно завершить уже его сыну, Джону Первому.
“Новейшая история дипломатии”
Учебник для студентов старших
курсов Гейельбергского университета.
* * *
Огромные ледяные двери с хрустом растворились, впустив Джона и его спутников в ледяную крепость. Стены узкого тоннеля, лежавшего перед ними, светились голубоватым сиянием, подчеркивая стройную, гибкую фигуру юного короля, умело правившего огромным черным жеребцом. Одетые во все белое всадники промчались по ледяной дороге, высекая подковами коней бледные снопы искр из каленого льда, что крепче стали.
Спешившись у выхода во дворец, Джон небрежным грациозным движением кинул поводья мрачному привратнику и уверенно вступил под сумрачные своды.
За тридцать лет главная зала Гаммельнского дворца претерпела разительные изменения. Джон знал ее по картинкам в книгах, но сейчас на стенах наросло на несколько футов искусно выточенного льда, сомкнувшегося под потолком в готический купол. Тот же свет, что и в тоннеле, только ярче, полыхал внутри стен, метался по зале, отражаясь на каждой отточенной грани, и тонул в белизне стоящего в центре залы трона. Джон медленным, скользящим шагом направился к Снежной Королеве, не спуская с нее глаз, словно зеленоглазый снежный тигр, настороженно высматривающий добычу.
Королева сидела на троне с закрытыми глазами и, казалось, спала. Королева была ослепительно, завораживающе красива, белоснежная кожа белее первого снега, резкие штрихи бровей и ресниц – черней голых ветвей зимнего леса. Королева была - сама неподвижность, застывшее воплощение зимы в искрящемся платье из снежинок. А потом Королева распахнула свои льдисто-голубые глаза и поймала взгляд Джона:
- Иди ко мне, мой Король,- нежный голос наполнил залу перезвоном серебряных бубенцов.
Джон понял, что пропал. Невидимая сила холодной волнующей волной прошлась по его телу, поднимая все волоски на коже. Не в силах сопротивляться, он приблизился к трону и страстно приник губами к тонкому ледяному запястью:
- Моя Королева, - дрожащим голосом прошептал он. – Вы ведь позволите называть вас так?
Обжигающе счастье переполнило сердце Джона, когда невыносимо прекрасное лицо Королевы озарила улыбка, и голова ее склонилась в легком кивке:
- Да, Джон, тысячу раз да, мой горячий, мой огненный король!- ответила она, – ты тот, кого я ждала и так долго искала. Старый Абелард замечательно вырастил тебя, не нужны даже осколки зеркала. Идем же в мои покои. Нам нужно так много сказать друг другу.
«Королева и Король»,
Зольвейг Стал в серии «Классика Женского романа
Зольвейг Стал в серии «Классика Женского романа
* * *
Настал наконец и торжественный день.
Окончив дела, король спустился из своих покоев в парадную залу, удолетворенно заметив подглядывающую из-за высоких дверей принцессу-судомойку. И вот, зажглись тысячи свечей, огни заиграли на привычном золоте и серебре посуды, расфуфыренные придворные заполнили тщательно натертый паркет.
«Любого из них, даже первейшего из первых, я могу сделать последним по одному моему желанию, - думал король Дроздобоброд, перебирая тяжелые звенья золотой цепи, неудобно оттягивавшие шею. – и последнюю судомойку сделать принцессой. И сам могу вмиг стать простым пастухом. Это ли не зенит той власти, которую завещал мне отец?»
Человеческие лица вдруг представились ему деревянными, гладкими головками шахматных фигур и король скривил губы, будто от давней зубной боли. Под испуганный шепоток двора, Дроздобород вдруг вскочил с трона, и, подбежав к дверям залы, схватил прячущуюся за дверью посудомойку за руку:
Музыку! – повелительно крикнул он. Прекрасный королевский оркестр, славный своими вальсами и менуэтами, с испугу выдал какую-то несусветную мазурку.
Принцесса отбивалась от короля, как могла, отворачивая голову и пряча глаза, но не так-то просто было вырваться из его крепких рук.
Король Дроздобород вывел принцессу-судомойку на самую середину залы и пустился с ней в пляс.
И тут завязка ее фартука лопнула. Горшочки вывалились из карманов, ударились об пол и разлетелись на мелкие черепки. Брызнули во все стороны и первое и второе, и суп и жаркое, и косточки и корочки, пятная прекрасную алую парчу и белоснежный шелк королевских одеяний, забрызгивая отшатнувихся придворных.
Музыка мгновенно стихла, и в тищине жутко прозвучали удары каблуков короля, как ни в чем не бывало станцевавшего еще несколько па.
- Ну! Чего ждете!? – воскликнул, наконец, Дроздобород, горящим взглядом обведя в молчании окруживший его двор. – Смейтесь!
Казалось, стены королевского замка рухнут от смеха. Смеялись знатные гости, прибывшие на праздник, смеялись придворные дамы и кавалеры, смеялись юные пажи и седые советники, хохотали и слуги, сгибаясь в три погибели и хватаясь за бока.
Одной прицессе было не до веселья.
От стыда и унижения она готова была провалиться сквозь землю.
Закрыв лицо руками, выбежала она из залы и опрометью бросилась вниз по лестнице, но король догнал ее, схватил за плечи и, повернув к себе, как мог ласково сказал:
- Погляди на меня! Не узнаешь? Я - бедный музыкант, который прожил с тобой месяцы в покосившейся лачуге на окраине города. Я - тот самый гусар, который растоптал твои горшки на базаре. И я осмеянный жених, которого ты пыталась обидеть. Я сменил мантию на нищенские лохмотья, и, клянусь, эти месяцы были лучшими в моей жизни. Я провел тебя дорогой унижений, чтобы ты поняла, как горько человеку быть обиженным и осмеянным, чтобы сердце твое смягчилось и стало так же прекрасно, как и лицо.
Прицесса горько заплакала:
- За что ты так, Джон?— прошептала она сквозь слезы. – за что?
Король не дал ей договорить:
— Полно! Все дурное осталось позади, — нетерпеливо сказал он, пытаясь погладить ее по голове. — Давай же праздновать нашу свадьбу!
Но прицесса, наконец, вырвалась из его рук, оставив в пальцах Дроздоборода лишь богато украшеный гребень, единственную вещь своей прежней жизни, которую она сохранила. Король преследовал ее все долгие стодвадцать ступеней Речной башни, но не смог последовать за низкий парапет, в темные воды Рейна. А тела принцессы так и не нашли.
Альтернативная концовка известной барабантской
сказки о короле Дроздобороде, популярная в окрестностях Кельна.
Записано известным брабантским этнографом Вильгельмом Гриммом
сказки о короле Дроздобороде, популярная в окрестностях Кельна.
Записано известным брабантским этнографом Вильгельмом Гриммом
* * *
Сколько времени минуло? Год? Или целых два?
Или вечность не ставит клейма на прекрасной сиде?
Пожелтеть успела и - снова - зазеленеть трава.
Сколько лет уже, моя Ши, я тебя не видел?
У меня – все по-прежнему: вешаю от души,
От ума награждаю, привычно плету интриги,
И вокруг все меньше живых, дорогая Ши.
Я и сам – как абзац из унылой, потертой книги.
К.Д.
* * *
- Понимаете ли, дорогой Джон, - Ганс выпустил очередное колечко дыма в темный потолок королевской библиотеки, - Снежная королева по сути похожа на паучиху. Я ведь, кхе-кхе, серьезно изучал ледяных тварей во время войны с Королевой тридцать лет назад, да и сразу после ее поражения, когда была доступна Черная башня в Киле. Могу поручиться, это сравнение самое верное.
Король Дроздобород еще раз окинул взглядом своего гостя, которого так давно и тайно разыскивала вся его шпионская сеть, и который совершенно неожиданно соизволил заявиться к нему сам. Пронзительно синие глаза Ганса совершенно не вязались со стариковскими морщинами, встопорщенными волосами и растрепанной серой хламидой. Да и вообще не вязались с обликом человека, проходившего в секретной документации под кличкой “Глупый Ганс”. Впрочем, свой взгляд Ганс обычно прятал в тени широкополой шляпы. Еще одна загадка, которую Джону уже не суждено разрешить.
Гость между тем еще раз пыхнул трубкой и неторопливо продолжил:
- Королева сама по себе не может жить, как не может быть живым абсолютный покой. Чтобы подняться над небытием, ей нужны силы, которые она черпает в людях. Однако, в силу своей природы она может усваивать жизненную энергию только весьма специфично и тщательно подготовленных людей. Или мне нужно сказать, кхе-кхе, приготовленных? Как самая настоящая паучиха, впрыскивающая в жертву желудочный сок, Королева вкладывает в человека кусочки зеркала троллей, образующие защитный панцирь вокруг живого тепла человеческого сердца. Только из такой заботливо подготовленной чаши она может пить без страха обжечься.
- Но в меня-то никакого зеркала не вкладывали! – возразил король Дрозобород.
- А вот тут мы подходим к самому интересному! – Ганс снова сверкнул синим взглядом из под кустистых бровей. – Самые лучшие жертвы получаются не из тех, в кого искусственно засаживают куски волшебного стекла. Лучшие, кхе-кхе, окорочка выходят из тех, кто сам с детства надел доспехи на свое сердце. Это не так-то просто, нужно соответствующее воспитание. Такой человек должен изначально обладать достаточно развитым умом, чтобы уметь контролировать порывы своей души и, одновременно, очень горячим сердцем, чтобы огонь его не угас под ледяным колпаком, а, наоборот, разгорелся еще сильней.
- Что ж, все это весьма занимательно, мессир Ганс, но как это может помочь в моем деле?
- А разве вы еще сами не догадались? – неподдельно удивился Ганс. – ведь не только Снежная королева может выпить вас. Все, что нужно – снять с вашего сердца ледяной панцирь и позволить ему гореть. Холод Королевы – лучшая пища для вашего пламени.. Ведь вы же, кхе-кхе, Снежная Королева наоборот.
Рукопись неизвестного автора, найденная
в тайнике при перестройке западного крыла Кельнского дворца.
в тайнике при перестройке западного крыла Кельнского дворца.
* * *
По данным из архивов Брабанта, незадолго до начала военных действий Джон Дроздоброд пытался заключить сделку с северной ведьмой Готель, в надежде обменять ее владения на севере на герцогство в Вестфалии под управлением Брабанта. С учетом подавляющего военного превосходства объединенных сил Брабанта и Ледяной армии мотивы короля Джона могут быть объяснены только его желанием свести к минимуму количество потерь армии Брабанта в намечавшейся северной компании, и, одновременно, закрепить за Вестфалией роль не только экономической, но и политической провинции Брабанта. Последовавший отказ ведьмы от сотрудничества привел к печально знаменитым Голоду в Киле и Гамбургской резне, когда после полугодичной осады взбесившиеся ледяные гончие наконец ворвались в осаждаемый город. Тысячи жертв среди мирного городского населения принято ставить в вину королю Джону, но, с учетом вышесказанного, Готель несет не меньшую ответственность за произошедшую трагедию.
Большая королевская энциклопедия
Том IV, Выдержка из статьи «Война двух Ведьм»
Том IV, Выдержка из статьи «Война двух Ведьм»
* * *
Король Брабанта и Вольных городов, Джон Первый Дроздобород вошел в библиотеку резкой походкой человека, ценящего свое время... и чуть не запнулся на пороге. Это самое «чуть» и отличает королей от обычных людей. Охотник оказался совсем не таким, как он ожидал. Строго говоря, это был даже не охотник, а Охотница, да еще какая. Рыжие кудряшки непослушно выбивались из под маленькой алой шляпки, окутывая миловидную головку пушистым облаком, а невинные оленьи глаза смотрели с немым укором за все грехи мира. Да и соблазнительная миниатюрная фигурка подходила для кого угодно, только не для истребителя оборотней с впечатляющим послужным списком.
- У вас замечательная фигура, девушка, - быстро проговорил Дроздобород, - и примерно пять минут моего времени, чтобы доказать, что вы можете сделать ту работу, ради которой я вас нанимаю.
- Мне достаточно и одной, - эхо нежного девичьего голоска еще не успело стихнуть, а изящная фигурка Охотницы будто размазалась в воздухе, вытянувшись в едином слитном движении в направлении короля. Дроздобороду все же помогли долгие часы тренировок с лучшими учителями фехтования, в последний миг он успел вскинуть руку с кинжалом, чтобы парировать тонкую рапиру Охотницы, змеей устремившуюся к его горлу.
- Достаточно, - бросил Король, поворачиваясь в сторону дверей. – вы не подходите.
- Вы так уверены в этом, Ваше Величество? – Дроздобород с удивлением услышал в голосе девушки наглые нотки, но совершенно неожиданно для себя таки споткнулся, чуть не растянувшись совершенно не по-монаршьи на полу библиотеки: шнурки, стягивавшие голенища обоих его сапог, были аккуратно перерезаны.
- Теперь уже нет, - Король доковылял до кресла и устроился в нем с довольной улыбкой. - Слушайте внимательно. Ваше задание не будет связано с очередным убийством оборотня. Вы должны будете добыть для меня одну вещь, а именно – слюну дракона. С учетом ограниченного набора драконов в ближайшей округе вам придется добыть слюну Зиланта. Большого количества не требуется – достаточно одной небольшой склянки. Единственное требование – она должна быть совершенно свежей. Допускается не больше минуты контакта с воздухом. Берясь за это задание – помните, у вас есть только одна попытка, и в случае неудачи мое неудовольствие может проявиться весьма неприятным для вас образом.
- Позвольте задать вам вопрос, ваше величество, - девушка распахнула глаза еще шире, от чего сразу сделалась похожа на героев новомодной рисовальной техники. – вы держите меня за дуру?
- О нет, как раз наоборот, - парировал король. – Вот вы прекрасно управляетесь со своей рапирой. А меня в детстве отлично научили управлять королевством и работать с информацией. Как вы думаете, сведения о текущем местонахождении волка, причастного к Жеводанскому делу, будут для вас достаточной платой за это поручение?
Наконец-то ему удалось ее задеть. Впрочем, вполне предсказуемо. Миленькое личико Охотницы на миг перекосило гримасой ненависти, но королю было достаточно и этого мига, чтобы понять – приманка схвачена. Жаль, конечно, что придется расстаться с Гервигом таким образом, но, пожалуй, это даже справедливо. Чудовищам вроде него – не место в человеческом мире.
- Я согласна, ваше величество, - усталым голосом произнесла охотница.
- Тогда не смею вас задерживать, - ответил король.- все инструкции и сосуд для ингредиента вам передаст доверенное лицо, устроившее нашу встречу.
Уже в самый последний момент, глядя в удаляющуюся спину Охотницы, король вновь неожиданно окликнул ее:
- Сударыня, а все-таки скажите… - Охотница послушно обернулась на пороге, и Дроздобород вновь поглядел на нее, зацепился взглядом за серебряную шпильку в рыжих волосах, скользнул по лицу, остановился на затянутой в корсет груди. – Скажите, зачем Вам все это?
Юная девушка, словно сошедшая с картин Джампетрино, алым язычком быстро облизнула губы и улыбнулась королю обворжительнейшей улыбкой:
- Мне просто нравится смотреть, как они умирают, сир.
«Волки и овцы»
Первая книга фэнтези-трилогии
«Хроники Гервига»
* * *
Всего несколько глотков отвратительного на вкус пойла, и у тебя в груди поселится маленькое солнце, а сил, кажется, хватит, чтобы победить небольшую армию. Собственно так все и есть, если ты Король Брабанта и прочая и прочая, а пойло – настоянная на спирту вытяжка из свежей драконьей слюны, плюс еще десяток сложных ингредиентов, ради которых несколько человек отдали свою жизнь. Я, например, Король Брабанта. А ты вообще кто?
За час до начала осады Киля я толкаю тяжелые ледяные двери, выплавляя в них следы своими обжигающими ладонями, и иду к Ней. К самой красивой, самой ледяной и самой ненавидимой мной женщине на свете. Да полно, средний род подошел бы ей куда лучше. Мне сейчас предстоит совершить почти невозможное: очистить себя, как луковицу, докопаться до сердцевины, того пылающего ядра, из которого она пьет свою силу. А тебе слабо?
Долгих сто шагов до ее трона, и я от самых дверей вижу, как она резко вскидывает голову и плотоядно облизывается. Еще бы, я уже несколько лет не горел так ярко, как сейчас. Я ведь жгу последнее, что у меня осталось. А ты?
Я делаю еще шаг и цепкой хваткой впиваюсь в запястье моей прекрасной кристальной бестии. Момент истины.
Знаешь, я тебя, ненавижу, кто бы ты ни был, автор, читатель, друг и товарищ, глотающий эти строки. Даже больше, чем эту ледяную паучиху на троне. Ты списал меня с себя, и потому ты мерзок, так же как я сам себе мерзок последние несколько лет. Я разбил все зеркала во дворце, потому что у меня нет сил глядеть на отвратительного голема, который в них отражается. А ты сидишь там в тепле, попивая горячий чай и думаешь о характерах, потрошишь мои стихи, выверяя форму, устраивая себе сеанс психоанализа, размышляешь, убить меня или нет. Только подумай, ты серьезно обдумываешь, не убить ли тебе кусок себя.
У меня нет твоего чая, психолога, друзей, я не могу носиться со своей душой, как с писаной торбой, у меня в мои двадцать шесть есть только несколько страниц текста, в которые ты изволил уместить мою жизнь. Я не могу подождать, устроить себе отпуск, съездить в королевский вояж, потому что мое зло передо мной и во мне, и уже никуда не сбежать, и еще потому, что этот эпизод явно последний. Я сдираю с себя железо, обламывая ногти, потому что я больше не могу так, я уже почти умер под этим слоем холодного прекрасного уберкороля. Погляди, меня все ненавидят. Это не меня ненавидят, придурок, это тебя. Это ты сделал меня таким. И никакие королевы здесь не причем, так, фон, элемент интриги. Ты сейчас напишешь – чпок, королева обожралась нефильтрованного тепла и умерла, и будет так. Ом, Амен, Ка.
Эй, слышишь! Я не хочу быть этим твоим железным уродливым ублюдком, с головой вместо сердца, жопы, головы, рук и ног. Мне в пастухах нравилось куда больше. Поэтому, иди на хуй, автор. Справляйся сам.
Самое мерзкое, знаешь, в чем? В том, что вот эти, самые честные мои слова – пишешь тоже ты.
* * *
И душа моя где-то в срединной, ночной глуши,
Мое сердце замерзло в броне из каленой стужи,
Разве я тебе нужен такой, дорогая Ши?
Точно знаю: себе самому я такой не нужен.
Мне ведь даже и это запрещено: глушить
Пустоту коньяком этих строк, чего ни коснусь – мертвеет.
Расскажи лучше, как ты живешь, моя дорогая Ши?
Ты уж точно в своем королевстве меня живее.
К.Д.
-
-
10.12.2010 в 16:09крысолов получился трогательный, но в конце на мой вкус слишком много диалогов. видимо автор спешил) но в целом картинка приятная
-
-
10.12.2010 в 16:14-
-
10.12.2010 в 16:21-
-
10.12.2010 в 16:23-
-
10.12.2010 в 16:23Королева- регентша.
-
-
10.12.2010 в 16:27спасибо за отзыв.
-
-
10.12.2010 в 16:37-
-
10.12.2010 в 17:00Дроздобород, покиньте мою голову нафиг, прямо бегом! В ней и без вас тесно!
)))
Румпель чудеснейший!
-
-
10.12.2010 в 17:45Господи, это прекрасно!
-
-
10.12.2010 в 18:00Скорбит, в общем.
-
-
10.12.2010 в 21:06Румпель хорошо, выпукло нарисован. Единственное что, как-то не вяжется образ всего рассказа с тем, что выведен в самом начале (который бегает по дому и пугает из-за угла... это уже не Румпель, это Кузька какой-то))). Но вообщем, за мудрого Гнома 8 быллов вам.
Дроздобород слишком шизофреник. "Всё это должно быть умно, да уж больно непонятно")) За поэтические отступления мой голос зрительских симпатий.
-
-
10.12.2010 в 21:09Про Крысолова... Ну, я сомневалась. Мне идея понравилась. Сам рассказ - не очень.
-
-
10.12.2010 в 22:01Гаммеленский Крысолов рассказ осилен, но с трудом.
Может мы, конечно, избалованы легкой прозой, но на мой вкус текст сильно перегружен. Красив, но перегружен. Действия мало, описаний очень много, можно было бы сократить на четверть, без потерь в сути, читалось бы легче. И писалось бы быстрее.
Не понятны звездочки около слов "аркбутаны и контрфорсы*" и "Сакбут*". Автор хотел сделать сноски со значением слов? Если автор считает, что его читатели таких слов не знают, зачем их использовать и явно показывать это. Кому надо, в википедии посмотрит.
Хотя, может это не удаленные в спешке пометки, потому что значений слов что-то нету внизу.
-
-
10.12.2010 в 23:42-
-
10.12.2010 в 23:46Король Дроздобород риальни вынос мозга) неплохо. но лучше бы экшена побольше! как же здесь у всех с этим проблемно, е-мое... скукота.
-
-
11.12.2010 в 01:53p.s. с приходом критически настроенного Гостя у нас создалась практически грелочная атмосфера )
Гость, вы, конечно, правы. У нас тут вообще клуб самодеятельности, поэтому уровень, в том числе экшена, соответствующий.
-
-
11.12.2010 в 10:53Гаммеленский Крысолов, Король Дроздобород - о небо, теперь я понимаю, каково это - читать длинные рассказы. Возможно, мне показалось, но в обоих выражение своего "я" превалирует над сюжетом
-
-
11.12.2010 в 12:06Но какого черта мини-рецензии выдаются анонимно же?
Это несколько дурно пахнет, вам не кажется?
-
-
11.12.2010 в 12:11Утром мне стало стеснительно писать это, я тут вроде как никто и звать меня никак...
Но выглядит очень малодушно - обругать анонимно. Трусовато... Хотя казалось бы чего бояться? вроде никто не кидается друг на друга... или я ошибаюсь?
А зачем анонимно хвалить вообще не понятно... Разве что автор хвалит сама себя) Но это уже пахнет шизофренией )
-
-
11.12.2010 в 12:16К сожалению, оказалось невозможно втиснуть в рассказ кучу основных событий и при этом не в ущерб экшну.
Nosema
Без последнего эпизода, к сожалению, нельзя. Как ни странно, он даже оправдан определенной внутренней логикой. Прости, но я не мог по-другому.
Румпель очень хорош именно своей светлостью, чем заметно выбивается из общего направления.
Очень порадовал Крысолов. Единственное, Кот смотрится немного богоизмашинно.
-
-
12.12.2010 в 23:43Чувствую мы с автором на одной волне.
Во мне тоже бывает просыпаются мысли о Завесе, ее прорыве и о людях сходящих с ума. Только все это касается уже нашего мира.
Созвучно как-то вышло.
Идея про кота и спасение четырехлапых, чистых как детей созданий - трогает за живое. Спасибо!
Красиво описана музыка и гимн жизни Бубенчиков.
-
-
13.12.2010 в 21:45