Рассказы Часть 2

[allcontests]

4. О времени, блюзе и девочке

Времени не существует. Его придумали смертные, в попытке упорядочить водоворот хаоса, которым и является их жизнь, с её началом и концом. Только выйдя за его рамки, оторвавшись от ритма бегущих секунд, осознав глубину и неделимость вечности, можно стать бессмертным. Но горе тому бессмертному, кого захватило время.
Времени нет. Только то что было. Раньше, и ещё раньше, и до того. Когда то бесконечно _раньше_ было место, где я и многие подобные мне были счастливы. Ничто не сравнится с ним. За краткий миг бытия там, за один взгляд на тот край, я готов отдать всего себя, всю силу, опыт, память... Но тогда мы были молоды и любопытны. Нам не был нужен покой и нега, нас мучила жажда нового, неизведанного. И мы уходили из нашего дома в мир смертных. Одни из нас становились легендами - героями, царями, спасителями. Другие - чудовищами, драконами, тёмными богами и повелителями ночных кошмаров. Третьи - обманщиками, хитрецами... или продавцами счастья. Кто-то нашел путь назад, сумев сберечь немного _правильной_ силы для возвращения, или накопив её. Кто-то исчез, растратив себя до капли, с пользой и без. Некоторые изменились и сохранив себя построили себе новый дом. Но многие были пойманы в ловушки и заперты в них как пленники и средства к достижению желаемого. Все знают эти сказки и легенды... Но и те кто попался, и другие, которые продолжили существовать в мире смертных по его законам, все хотят вернуться. Домой. В изначальный мир без времени.

Грациела. Так её называли. Грация... Мой прозрачный хрупкий цветочек с кровью-убийцей... Моя сладкая умирающая птичка. Моя хрусткая и ломкая как нити карамели мёртвая девочка. Она была обречена с рождения, её могло спасти только чудо. Я мог бы. Проклятый Лавочник тоже. Но никто не попросил. Смертные обрекают на смерть себя и своих детей; сила их веры в неизбежность рока так велика, а надежда на чудо так мала, что когда оно приходит — они его не узнают... Её отец плакал и унижался перед торговцем, его слёзы, сопли и слюни капали на стойку. Он тряс потной головой он умолял... облегчить страдания дочери. Сделать последние дни его девочки слаще. Он готов на всё, чтобы она умерла счастливой.
Жирный скудоумный сын дохлой ослицы и чумного шакала! Гнойный чирей на гениталиях портовой шлюхи! Черви жрут его печень, а ядовитые сколопендры откладывают личинки в его глаза!
Но Лавочник согласился. Старый пройдоха, двуличный плут... Он назвал цену. А скорбный глупец заплатил. Болью, воспоминаниями и пальцем с гранатовым перстнем, а потом, заматывая обрубок платком кивал когда продавец "счастья" ему объяснял — амулет только для его дочери, только она может владеть украшением и тем духом, что в нём заключён. Изящной безделушкой из серебра и полированного нефрита и мной.
Я мог исцелить её. Я мог продлить ей жизнь. Я мог построить дворец и разрушить дворец, но я сделал то, что мне приказали. Приказала Грациела, повторяя за отцом слова волшебной формулы, сковывающей меня крепче чем раньше — стены ловушки. Так глупо и в духе смертных! Поймать силу, поработить её, навесить на неё кандалы и ограничения и отдать другим смертным - берите, пользуйтесь, наслаждайтесь! Было время когда такие как я служили мудрейшим... оно прошло и не вернётся никогда. Мудрость выродилась в смертных, отпала как хвост. Но тогда я думал лишь о том, что даст мне эта гибнущая в липкой смоле птичка колибри.
Мой нежный бутон так и не распустившегося нарцисса, пушинка в потоке света, Грациела, она стала моей повелительницей и госпожой, стала для меня самой великой ценностью, которую я не смог бы сберечь, стала моим ключником и тюремщиком. Только исполняя её прихоти, делая её счастливее я и сам наполнялся ведомым только духам восторгом и искрящимся трепетом. Каждая её слабая улыбка, каждое слово благодарности были приливами экстаза. Служение истинному владельцу, чистому душой, помыслами и сердцем — наркотик. Стоит раз попробовать и ты не сможешь оторваться. Только он по капле возвращает былую силу и могущество, по кирпичикам складывает лестницу к той двери, за которой наш _дом_.
Моя чернокудрая крошка, для неё я облетел весь свет. Вдохнул ароматы всех цветов и попробовал все лакомства, отыскал самые прекрасные места на планете, подслушал самые интересные истории. Я стал миром для моей изумрудноглазой хозяйки. Я пел и танцевал принимая разные обличья, я шептал в её белое ушко, я показывал ей видения далёких городов и скрытых от людских глаз пещер, давал насладиться вкусами и ароматами экзотических фруктов и благовоний, позволял её слабым пальцам ощутить прикосновения к ледяным водам горных рек и к нежным перьям райских птиц. Я стал её другом и братом, её шутом и рыцарем, драконом и единорогом, мужем и неудавшимся спасителем... Мы были неразлучны, наши игры и разговоры прекращались только когда дородная чернолицая горничная приносила моей искорке поесть. В черных глазах служанки я видел сожаление, но тогда мне казалось она сожалеет о умирающем ребёнке. Я был слишком занят мыслями о возвращении и моей белокожей хозяйкой.
Иногда, ночью, когда моей тростиночке не спалось. мы слушали как далеко, за пределами дома и сада, пот тягучие тоскливые песни чёрные рабочие и прислуга. Я переводил их для моей девочки, эти песни о грусти и потерях, но не всегда правдиво. Чаще я говорил что они поют о совсем другом. Незачем ей было знать о том, как тоскуют эти люди по родному дому. Ей вообще не стоило знать о том, что такое тоска.
Моя тихая Грациела, как наивно и мило с её стороны было на последнем дыхании прошептать "я отпускаю тебя, дух". Если бы всё было так просто, мой персик из райского сада.
Умерла ли она счастливой, моя хрустальная росинка? Маленькая девочка, за последние недели жизни узнавшая мир, отведавшая его сполна, повзрослевшая на жизнь. Поняла ли, что всё что я даю ей — иллюзия? Жалела ли о том что не может в действительности вдохнуть запах цветущего горного миндаля, прикоснуться к прохладной коре дерева, по настоящему ответить на страстный поцелуй возлюбленного?
Я знаю ответы на эти вопросы. Как знаю и то, что как только сердце моей истаявшей в болезни малышки остановилось, мне следовало не медля вернуться в свой амулет. А стенающему беспалому глупцу — выбросить его в море, не дожидаясь когда его заберут посыльные Лавочника. Но смертные слабы и сентиментальны. И вот, из грязного рта отца моей почившей драгоценной лили вырываются слова формулы. Он искал утешения, убийца своей дочери. Он искал покоя и усмирения совести... Ему казалось что он сделал не всё. Ха. Ему не казалось. И кроме того, он забыл слова торговца о владении мной и моей тюрьмой. Формула верна лишь для одного владельца. Для того, кому предназначается дух. Я. Заклятие больше не выжигало клеймо повиновения на моём естестве, оно лишь легко оцарапало меня и я возликовал. Но отвратительный смертный взявший на себя слишком много, получил чего хотел. Получил своих гурий, сладких вин и дурманных трав. Получил возможность не слышать страшного, звериного, воя его скорбящей жены, от горя превращающейся в старуху в своих покоях. Был избавлен от нужды есть, мыться и испражняться. Я показал ему дорогу в мир желаний, фантазий и иллюзий и запер за ним дверь до того, как грёзы превратились в ночной кошмар, красавицы в зловонных чудищ, а вина и курения - в яд.
С этого момента я стал ждать. За мной должны были прийти, и довольно скоро, как мне казалось. Могущественный но бессильный в проявлении своей воли дух, привязанный к дешевому украшению, запертому в опустевшей детской. Кто бы позволил этакому спорному сокровищу находиться без собственника и присмотра? Но никто не шел. Первое время мой досуг скрашивал хозяин дома. Обезумевший, агонизирующий мешок гнили, он орал, корчился в судорогах, но не приходил в сознание. Его жадный до низменных утех разум терзали видения самых чудовищных пыток, какие мне только доводилось видеть, и уж поверьте, в этом я сведущ. Потом закончилось и это развлечение — порядком потасканное тело жирдяя отказало и он отдал концы, предварительно исторгнув из себя все нечистоты какие в нём ещё задерживались.
Оглядываясь назад я понимаю - это была злость. Именно тогда я был как никогда близок к тому, что бы растаять в небытие поддавшись человеческим эмоциям и закончиться, как всё кончается у смертных. Ожидание. Вот что заставляет признать существование времени и вступить на эту тонкую грань между вечностью и временем. До того как смердящий обед для броненосцев, Лавочник, продал меня за сущие безделицы, я был спокоен и уравновешен - заточение было лишь частью вечности. Но служба Грации пошатнула спокойствие: малышка подарила мне надежду на возвращение, дала мне силы на то чтобы пробиться назад, домой... но не достаточно. Я понимал что накопленного мало и злился. На себя, за то что не смог получить больше, на недалёкого отца, на саму Грациеллу, безвинную и непорочную как только что вылупившийся птенец. И на посыльных, которые не шли за мной. Если бы я мог, я бы метался по комнате, разбрасывая вещи и издавая чудовищные звуки. Впрочем, так я и делал, внутри своей нефритовой тюрьмы.
А потом меня украли. Смуглая рука вынула амулет из шкатулки с хозяйскими побрякушками и положила в карман фартука. Ещё никогда со мной так не обращались. Это была та самая чернокожая служанка-горничная, Зола. Спокойствие. Она принесла амулет домой, в маленький, но крепкий дом на краю города. Она положила его на стол и и заговорила с ним. Зола не могла знать где точно я нахожусь, не была способна видеть меня, как Грациелла или её отец, но знала о том что я существую. Служанка отчитывала амулет. Меня. За то что я нарушал покой дома. За то что погубил хозяина который платил ей и многим другим слугам. Растягивая слова и жестикулируя, упирая мощные руки в крутые бёдра, эта безумная ругалась на меня на смеси родного и местного языков, словно я был нашкодившим смертным ребёнком. Она кричала на меня, хлопала ладонями по столу, крутилась на месте и обзывала меня трусом и слабаком. Эта простая смертная, не самая умная, не самая красивая, выполняющая за гроши не самую чистую работу... но. Я не понимал как не заметил этого раньше. Знакомая энергия жгутами вилась внутри неё, выпирала из под кожи, сверкала в недрах глотки, светилась в белках её глаз. Эта сила, такая родная, необходимая мне и бесполезная для неё. Я бы взвыл, да кто меня услышит.
Я остался в этом доме. У меня не было выбора. Я ходил за ней повсюду, голодным псом облизываясь на неё, как на заветное лакомство. Я пытался понять откуда эта сила в смертной. В смертных. Их было много - людей наполненных ею чуть ли не до краёв. Взрослых, подростков и детей, с чёрной кожей и белыми ладонями. Во взрослых больше, в детях совсем чуть, но чем старше они становились тем больше накапливали этой энергии. Я снова перестал считать время, но когда мне показалось что я понял причину возникновения этой силы, крикливая Зола уже давно умерла, её дочь состарилась, а на крыльцо их обветшалого дома поднялся, наконец, посыльный Лавочника.

***

Лавочник закрыл дверь за посыльным и вернулся за стойку, вскрыв на ходу конверт. Вытряхнул на полированное красное дерево амулет - почерневшее серебро, поцарапанный и потёртый нефрит.
- Я найду для тебя пристанище поэлегантнее и более долговечное - на тонких губах заиграла приятная, но не добрая улыбка.
- Не трудись. Думаю я тут не задержусь слишком на долго. - дух отвечал словно нехотя, тягуче и непривычно-басовито. - я понял как они это делают. Откуда берут силу.
- Удиви меня.

Времени нет. Его придумали смертные. Чтобы отмерять расстояние от себя до того что произошло раньше. До того места позади, когда они, или их предки, были счастливы. И до того будущего когда будут счастливы они или их потомки. Но иногда, для того чтобы вырваться за рамки времени и обрести бессмертие, надо втиснуться в него. Включиться в тиканье секунд, поймать их ритм, а вместе с ним понять что такое прошлое и настоящее. Сосчитать годы, столетия и тысячелетия до счастья назад, и приготовиться идти к нему вперёд. И найти слово, описывающее время, ожидание, тоску по дому, и веру в возвращение.

Низкий раскатистый голос заполнил торговый зал тоскливым чёрным блюзом. Теперь у духа было время. И его было бесконечно много. Достаточно чтобы спеть всё, и вернуться... куда бы то ни было.

5. Двери

От обязательной чашки вечернего кофе, сваренного самостоятельно, а следовательно отвратительного, Кантемира отвлекло робкое постукивание в парадную дверь. Кантемир скорчил недовольную мину и не сдвинулся с места. Дела шли неплохо, а последнее расследование, которое потребовало отъезда Сольдара и Ромуальдо, друзей и компаньонов, в другой город, могло обернуться большим доходом. Каких-то ещё дел Кантемиру совершенно не хотелось. Тем не менее, через несколько мгновений, стук прозвучал громче. Вампир нехотя встал и отправился к парадной двери, решив не дожидаться её выноса с петель.
Не удосужившись надеть на лицо вежливую улыбку, Кантемир отпер дверь и уставился в два блеклых пятна, обрамленных белобрысыми ресницами. В сумерках проступило бледное лицо, на котором вольно расположился нос-картошка, а рот, напротив, собрался складочками, морщинками. Остальное было скрыто черными, вдовьими одеяниями.
- Добрый господин? - Робко проблеял тоненький голосок.
- Мадам? - Буркнул в ответ Кантемир.
Повисло молчание.
- Это детективное агентство Кантемира Эккодо и товарищей? - С той же просительной интонацией прошелестел голос.
- Да.
- Мне вас порекомендовали... Таренты... Можно пройти?
Не дожидаясь ответа, женщина начала робко, шажками, двигаться к двери. Кантемир перекрыл женщине вход и резко сказал:
- На данный момент мы закрыты и новых дел открывать не собираемся.
Женщина остановилась и будто сдулась. Скрытый напор исчез. Осталось только горе, тускло светящееся на глубине глаз.
- Ну... Что ж... Я просто... - короткий, прерывистый вздох. - Моя дочь, её похитили, я знаю где она, надо просто забрать её оттуда, я знаю, что это очень, очень недобрые... оборотни, они оборотни... - Зашелестел прерывистый поток слов.
- Что-то имеете против оборотней? - Поинтересовался Кантемир.
- Я знаю, что ваш подчиненный — оборотень, - прошептала женщина. - Но эти, поверьте мне, эти дурные, служат некромантам...
- Я сам дипломированный некромант, - заметил отстраненно Кантемир.
- Они хотят принести мою дочь в жертву!
Эхо от резкого, неожиданного вопля пронеслось над торговым кварталом и затихло.
Кантемир взглянул на женщину попристальней.
- Мы стоим недешево, - обронил он. - Благотворительностью мы не занимаемся.
- У меня ничего нет... Моя дочь — единственное мое сокровище...
- Вы мне дочь собираетесь продать? - Кантемир собрался закрыть дверь перед носом несчастной матери.
- Я... у меня... - Дрожащая рука выползла из-под черных покровов, на скрюченной, желтой, неопрятной ладони пламенела капля рубина. - Это все...
- Раньше всем была дочурка-кровиночка, - заметил Кантемир, разглядывая драгоценность, перекочевавшую в его руки. - Ну ладно. Значит, вы утверждаете что вам точно известно место, и надо просто освободить девицу? Проходите, обговорим детали. Кофе?..

* * *

- Сволочи! - Бросил протестующий вопль в пустоту Кантемир.
Но тьма, тьма и голые стены, и полное отсутствие магических потоков, сумки с различными склянками и амулетами, всякого уважения, наконец, со стороны действительно дурных оборотней, подстерегавших его у замка, в котором пребывала в гипотетическом заточении гипотетическая девица, скрутивших его и бросивших в эту комнату, лишенную, что самое важное, дверей.
«В принципе, можно напиться суррогата, обратиться в мышь и летать до одурения по периметру». - Подумал Кантемир, поглаживая потайной карман, в котором находились колба с суррогатом крови и рубин. - «Или подкупить стражу камнем. Если здесь вообще есть какая-то стража». Кантемир вдумчиво обшарил каждый миллиметр помещения, насколько хватало роста. Затем сел и потребовал адвоката. Потом лег и уставился в потолок. Зевнул. Перебрал в уме детали прошедших событий.
Это, конечно, была ловушка, но не для него конкретно. Если карга, явно подставное лицо, рассчитывала разжалобить его историей про несчастную девицу, то она ошибалась, она не знала его, её не подготовили к работе непосредственно с ним. Вопрос участия Кантемира в этом деле решил камень, последний случайный аргумент и подходящая плата. Но какова доля правды в её рассказе? Итак. Некие некроманты готовят ритуал, для которого им требуется некая девица. А может... вампир?.. И поэтому — оборотни, наемники-профессионалы. Единственная раса, способная одолеть вампира. Вампира, который идеально подходит на роль жертвы для ритуала вызова Агамноса, одного из бесчисленных демонов-разрушителей миров, отличающегося особенно неприятными манерами.
Спасать ему надо было не абстрактную девушку, а себя. Но как спастись без магии? Когда находишься в комнате, лишенной выходов и входов... лишенной?
Краем глаза Кантемир уловил проблеск зеленой искорки.
Повернувшись на бок, он увидел зеленую, небольшую дверь в стене.
Кантемир вскочил и беспечно двинулся к двери. Пришло время действовать, куда бы ни вела эта дверь.

Кантемир осторожно спустился по лестнице, обогнул дерево со странными светящимися шарами на нем, и нос к носу столкнулся с устало улыбающимся молодым человеком.
- Добро пожаловать в волшебную лавку, уважаемый... - Юноша пригляделся попристальней. - Вампир.
- И вам не болеть, - вежливо ответил Кантемир. - Волшебная лавка, значит.
- Да, лавочник я. Торгую здесь. Осмотритесь, может быть вам что-то приглянется.
Кантемир важно кивнул головой, решив довериться интуиции, и отправился бродить между шкафами, в которых, кажется, находились все возможные и невозможные амулеты, кристаллы, магические и просто книги, какие-то пузырьки, коробочки с механизмами, чье назначение было совершенно непонятно Кантемиру.
- Подсказать что-нибудь? - Раздался глухой голос.
Кантемир выглянул из-за шкафа и нашел взглядом молодого лавочника, сидящего за стойкой красного дерева.
- Да, я, знаете ли, нахожусь в затруднительном положении...
- Иначе бы вы здесь не оказались, - сказал лавочник.
- Так вот. Мне срочно надо выбраться из комнаты, в которой... в общем, там нет обычных дверей.
- Хм. Мой совет зависит от цены, которую вы готовы уплатить.
Кантемир подошел к юноше, порылся в потайном кармане, тяжело вздохнул и достал драгоценный камень.
- Э... вот, рубин, прекрасный экземпляр! А как сверкает!..
- Дайте-ка рассмотрю поближе. Ну, это типичный проклятый артефакт. Изначально был алмазом, стал рубином, столько крови ради него пролито. Банально.
- У меня больше ничего нет. - Соврал Кантемир.
- Что ж... за такую цену могу предложить универсальный сканер потаенных дверей. Работает от собственного магического поля. Подходит?
Кантемир задумался. Расставаться с колбой не хотелось, а от камня, тем более проклятого, если волшебный лавочник не врет, не было никакого прока. Да и сканер был бы хорошим подспорьем в других расследованиях. Вампир кивнул головой.
- Поздравляю с удачной покупкой и всего хорошего! - Лавочник спрятал камень за прилавок и протянул Кантемиру картонную коробочку.
- А чек?
- Кассовый аппарат, знаете ли, сломался. Отказываетесь?
- Все вы такие, владельцы волшебных лавок, пользуетесь безвыходным положением покупателя... Беру.
- Пожалуйста, вверх по лестнице и берегите голову.
Кантемир ринулся вверх, к свободе.

* * *

- Значит в тебе заточен Агамнос, и проявляет он себя только когда ты начинаешь волноваться? А рубин — это ключ, который, будучи обагрен кровью вампира, освободит его?
Кассия безучастно кивнула. Чашка лихо продребезжала с одного края стола на другой. Кантемир поймал посудину и отнес её на кухню, чтобы вылить так и не допитый сутки назад обязательный вечерний кофе.
Если бы не сканер, приобретенный в волшебной лавке, Кантемир не выбрался бы сам и не обнаружил бы в соседней комнате, также лишенной явных дверей и магических потоков, равнодушную ко всему, нескладную, темноволосую и ясноглазую девушку, которая попросила спасти её из этого места, в которое её привела мать для свершения черного ритуала.
Кантемир не стал отказываться. Выйдя с девушкой в коридор, он уменьшил её до размера ключа и посадил в карман. Затем выпил суррогат крови, обратился в летучую мышь и только его и видели в замке. В агентстве, куда Кантемир вернулся со спасенной девушкой, она назвала себя и рассказала свою историю. Историю предательства, рабства. Не только внешнего, но и внутреннего.
«Я совершил такой благородный поступок, - умилялся сам себе Кантемир, глядя на Кассию. - Помог милой девушке, бесплатно...» Лицо вампира омрачилось. С другой стороны...
- Кассия, тебе нравится, что в тебе заточен кровожадный демон, из-за которого ты не можешь проявлять эмоций?
Кассия покачала головой. На втором этаже что-то громко треснуло.
- Я могу помочь тебе, - сказал Кантемир. - Проблема ведь только в каком-то рубине, тем более, что, кажется, я догадываюсь, как его найти...
Вампир достал сканер потаенных дверей из кармана черных шелковых брюк.
- Смотри, эта штука может помочь тебе найти одно странное местечко, где я оставил камень. Оно находится за зеленой дверью, с ручкой в виде головы льва. От тебя же я прошу только одно. Когда избавишься от своего демона - возвращайся ко мне. Я дам тебе расписание командировок Сольдара, в его отсутствие ты должна будешь приходить ко мне по вечерам и варить кофе. По рукам?
Кассия кивнула, кажется, впервые на её лице блеснула улыбка. Зеркало в прихожей разлетелось вдребезги.

6. Разбитое сердце Марианны

Марианна открывает окно. Улица пустынна, только почтальон едет куда-то на своем старом велосипеде. Слишком рано для туристов; впрочем, для Марианны тоже еще слишком рано. Она зевает, берет со стула халат и идет варить кофе.
Занавески тихонько шелестят на ветру; где-то хлопает дверь — скорее всего, сосед слева вышел, чтобы взять газету. Марианна допивает кофе, одевается, берет сумку с книгами, надевает очки и на скорую руку собирает волосы в хвост. День начался.

***

Марианна не то чтобы не любит есть, но прямо сейчас (как и вчера, как и неделю назад) ей как-то не хочется, поэтому она не идет вместе с коллегами на обед в столовую, а остается за своим столом готовиться к следующей экскурсии. Картинная галерея курортного города совсем маленькая, да и собраны тут не самые лучшие из полотен, но для туристов ее посещение оказывается приятным отдыхом от пляжного времяпрепровождения, а для незамужних горожанок — нетрудной и хоть как-то оплачиваемой работой. Единственная проблема — скука. Экскурсий не так уж и много, а повторять одно и то же надоедает ужасно. Марианне хочется куда-нибудь убежать, но она послушно берет автобиографию местного художника. В воздухе висит пыль; из окна чуть-чуть пахнет рыбой; минутная стрелка застряла на четверке.

Последний раз Марианна видела Питера в четверг на прошлой неделе. Он заходил, чтобы передать ей посылку из дома: какое-то варенье, овощи с огорода, пучок зелени и старую, но еще симпатичную, бабушкину шляпку. Бабушка очень хочет, чтобы Марианна выглядела понарядней, поэтому часто присылает ей свои парадные вещи. Каждый раз, когда Марианна ездит в деревню, она отвозит эти шляпки и шали обратно; и потом каждый раз они возвращаются к ней вместе с Питером. Питер ездит в деревню чаще, чем Марианна, и вообще предпочитает именно деревню называть домом. Дома у Питера жена, годовалый ребенок, небольшой огород и бабушка Марианны в качестве соседки.

Он заходил в прошлый четверг; сегодня среда; значит, до следующей встречи еще минимум три недели. Питер много работает, особенно сейчас, в самый разгар сезона, и не может часто езить домой. Причин заходить к ней в гости просто так у него нет, да и Марианна не очень хочет, чтобы он появлялся чаще — так проще.

История, в сущности, проста так же, как и забытая Марианной книга. Питер счастливо женат, зарабатывает тем, что возит туристов на своей моторке, а Марианне остается только слушать о том, как поживает его семья, подливать ему чая и размышлять, чего ей хочется больше — видеть Питера так часто, как только возможно, или не видеть его больше никогда. Впрочем, какие тут могут быть размышления. В прошлом месяце она специально сломала окно, лишь бы был предлог позвонить Питеру и попросить помощи. Питер, конечно, все понимает. Все всё понимают. Даже бабушка. От этого, в общем-то, только хуже.

Минутная стрелка медленно подползает к пяти. От обеденного перерыва остается еще больше получаса, и Марианна, поняв, что ничего сделать она все равно не сумеет, выходит на улицу. Курортный день обрушивается на нее. Везде какие-то ужасные, потные туристы, отгоняющие своих одетых в белое детей от сувенирных лавок; на небе ни облачка, а вдалеке виднеется море.

Больше всего Марианна мечтает уехать так далеко от моря, как это только возможно. Она боится воды и не умеет плавать; даже сейчас, в разгар лета, она совсем не загорела. Стараясь оставаться в тени, она поворачивает в сторону от бульвара и уходит на тихие улочки, о которых знают только местные — наверно, потому, что только местным жителям они и могут быть зачем-то понадобиться.

Марианне уже давно даже не грустно, но мысль о том, что тот годовалый ребенок, который живет сейчас по соседству с ее бабушкой, должен был быть ее ребенком, а дом, где он живет — ее домом, продолжает мешать ей. Уже нельзя ничего переиграть, но она позволяет себе — всего на пару минут — представить, что пять лет назад машина Питера сломалась по пути в город, что он так и не встретил свою будущую жену, что она, в конце концов, не согласилась переехать в их глушь.

Марианна останавливается посреди разбитого двора и понимает, что больше не может. Что у нее нет сил идти дальше, и тем более, нет сил на то, чтобы вернуться обратно в музей. Даже дышать у нее получается с трудом. Чертова машина, она же так часто ломалась. Солнце печет невыносимо; намек на какую-то тень наблюдается только в узком проходе между домами. Раньше проход был закрыт каким-то железным щитом, теперь этот щит, сильно смятый, с облупленной краской, валяется рядом. Марианна идет туда, просто чтобы немного отдышаться — кажется, там должно быть чуть прохладней. Проклятая жара. Проклятое море. Чертовы художники.

Думая о недочитанной автобиографии, Марианна спотыкается обо что-то мягкое, теряет равновесие и, закрыв от неожиданности глаза, падает вперед.

Следующее, что она видит (точнее, чувствует) — это ковер. Он шершавый на ощупь и, кажется, красный. В полутьме это достаточно сложно понять. Освещение вообще какое-то странное, непонятно, то ли свет забыли включили, то ли включили, но как-то не окончательно. Опять пахнет пылью. И рыбой. Повернув голову, Марианна замечает источник запаха и неприятностей: непонятного цвета кошка с порванным ухом обиженно смотрит на нее из-под стола. Марианна наконец-то окончательно приходит в себя и поднимается на ноги.

Она каким-то образом оказалась в небольшом полутемном помещении. Магазин розыгрышей? Похоже на то. Светящаяся лампа с зелеными существами, новогодние украшения в виде планет, на полках — страшноватые куклы. Продавца не видно, и это к лучшему: есть время незаметно выскользнуть на улицу, пока не начался утомительный процесс рекламы никому не нужного второсортного товара. Но Марианна успевает только повернуться к выходу, к которому ведет неожиданно высокая лестница; у нее за спиной раздается голос, принадлежащий, очевидно, продавцу.

— Я могу вам чем-то помочь?

Марианна оборачивается. Продавец выглядит так, как будто ему не очень-то хочется что-либо продавать, а тем более кому-то помогать. Он лениво смотрит на Марианну. Кажется, она оторвала его от обеда; значит, рыбой пахло не только от кошки.

— Нет, спасибо, я уже ухожу, — Марианна все еще надеется уйти как можно скорее. Она чувствует, что ее обеденный перерыв подходит к концу, да и в магазине находиться как-то тревожно.

— Зря торопитесь. У меня может найтись что-нибудь специально для вас, — в голосе продавца слышится неприятная усмешка.

— Сомневаюсь, — Марианне уже не терпится оказаться где угодно, кроме этого помещения. Даже на работе. Хотя лучше бы, конечно, дома.

— Подумайте. Никуда ваш музей не денется. Он, в конце концов, является зданием.

Странно; местные жители редко заглядывают в музей. Туристы часто узнавали Марианну на улице как девушку-экскурсовода; местные же знали ее как тихую любительницу кофе, если вообще знали.

— Да и у вас найдется что мне предложить, - добавляет неприятный тип.

Марианна понимает, что она вляпалась сильнее, чем думала; и она не собиралась сегодня поздно возвращаться, поэтому не взяла с собой купленный полгода назад газовый баллончик. Чтение автобиографии теперь внезапно кажется ей отличным способом провести не только обед, но и вообще, может быть, жизнь.

— В этом я сомневаюсь еще сильнее.

Продавец якобы устало закатывает глаза, вздыхает и возвращается к обеду. Марианна поднимается по крутой лестнице, стукнувшись головой об одну из планет (где же ленточки, на которых они весят?) и дергает за ручку двери. Дверь не открывается.

— И не откроется. Вы должны что-нибудь у меня купить. Или что-нибудь мне продать. Правила не я придумал.

— А кто? — Марианна уже поняла, что ей не вырваться, и решила тянуть время.

—Кто-то другой. Послушайте, у меня полно дел, — «Что-то не верится», — думает Марианна, — мне некогда с вами разговаривать. Вон видите там череп? Он тоже не хотел ничего покупать, — Марианна действительно еще раньше заметила достаточно правдоподобно выглядящий человеческий череп. Стоит, однако, признаться, что она видела в своей жизни не очень много черепов, чтобы быть в состоянии оценить точность исполнения.

— И что? Вы его?..

— Ну зачем вы так. Он умер от укуса ядовитой змеи. Не хотел отдавать какие-то там сокровища за противоядие. По мне, так очень глупо.

Марианне наконец-то удается рассмотреть висящие на дереве игрушки. Во-первых, они на нем не столько висели, сколько росли; во-вторых, они медленно вращались, а нанесенный на них рисунок постоянно менялся. Кажется, планеты. Все восемь. Или девять? Сколько должно быть планет?

— Восемь. Плутон недавно созрел и отпал. — Продавец доел свою рыбу и теперь уже откровенно скучал.

Марианна недоверчиво на него посмотрела.

— Мы сделали из него мороженое. Хотите? — последний вопрос продавец задал как-то очень уж быстро.

«Какого черта, — подумала Марианна, — может быть, если я буду с ним соглашаться, он меня отпустит.»

— Давайте. Сколько с меня?

— А вам с сиропом?

— Давайте с сиропом. Сколько?

— Ваше сердце, — продавец сказал это так буднично, что Марианна решила, что ослышалась.

— Что?

— Сердце. Оно у вас все равно разбито. Зачем, ну зачем вам нужно ваше маленькое разбитое сердце? Я бы склеил и продал потом кому-нибудь. Вам было бы легче, а мне хоть какая, но прибыль.

«Сумасшедший», — думает Марианна.

— То есть как вы это себе представляете? Я не согласна.

— То есть как это не согласны? Вы же уже съели мороженое? — Марианна вдруг понимает, что и правда уже доедает политый кленовым сиропом лед. — Давайте сюда свою руку.

Марианна в ужасе протягивает продавцу левую руку. Он ведет пальцем сначала по ее ладони, потом вверх, к локтю и еще выше. Марианна чувствует, как постепенно ей становится все холоднее и холоднее, и как она погружается в этот холод, немного отдающий рыбой и кленовым сиропом. Потом из темноты ненадолго проступают глаза продавца. Марианне так легко, как не было уже много лет, как не было с того дня, как Питер привез в деревню свою будущую жена. Марианна опять падает куда-то, вокруг нее крутятся восемь целых планет и, слегка в стороне, надкусанный Плутон.

***

Марианна открывает окно. Утро только начинается; туристов еще не видно. Она надевает халат, идет на кухню и ставит вариться кофе. На улице слышится привычное звяканье, которое издает велосипед почтальона. Жара, кажется, начинает спадать. Так ничего и не съев, Марианна собирается на работу, берет сумку, и, уже перед самым выходом, зачем-то надевает бабушкину шляпку.

Перед дверью сидит кошка с ободранным ухом. Сосед слева достает из ящика свою утреннюю газету, Марианна улыбается ему, потом кошке, и уходит.

Сосед какое-то время смотрит ей вслед, садится на корточки и тянется погладить кошку. На земле рядом с кошкой он замечает небольшой кулончик в виде очень точно сделанного сердца. Сосед поднимает голову, чтобы окликнуть Марианну, но она ушла уже слишком далеко. Он решает, что занесет кулон вечером. И что, наверное, стоит купить к кофе каких-нибудь сладостей.